Здравствуй, 1985-й
Шрифт:
А удивляться причины есть, нас тормозит уже в возрасте капитан и четверо бойцов с автоматами.
«А уж не беглец ли с нами едет?» — мелькает мысль в голове у меня.
И точно, парень, чуть не лег на сидение, вытянув ноги под соседнее, и глаза закрыл.
— Что вы хотели? — спрашивает Анна Дмитриевна, с наслаждением выходя на улицу.
— Солдатик у нас сбежал, не попадался? — спрашивает капитан, а сам осматривает масляным взором фигурку Ани.
Явно у человека хороший вкус, совпадающий с моим настроением сейчас.
А
— С оружием сбежал? — ахнула Аня.
— Почему с оружием, без, — терпеливо объясняет капитан.
— Нет, солдата мы не видели, — тупит наша дама.
— Он был в рабочем комбинезоне, может, видели, когда с плотины съезжали, вдоль дороги шел, например?
— Ну, мы подвозим одного парня в комбинезоне, — неуверенно сказала Анна Дмитриевна.
— Онищук, за мной, — отталкивает даму с пути капитан и рывком заскакивает в автобус. — Тут он голубчик!
— Так! Товарищ прапорщик! Зачем толкать? — взвизгнула плохо понимающая в погонах и званиях обиженная воспитатель, к тому же и так пребывающая не в лучшем расположении духа.
«Борзеет капитан», — не довольно смотрю на военного я.
— Выходи, голубчик, набегался. Дисбат тебе теперь! — торжествующе говорит Капитан, за которым маячит свиноподобной глыбой старший сержант.
Паренёк идёт и пытается отдать кому нибудь записку, но наши все шарахаются, а я быстро беру бумажку.
— Позвоните, скажите — бьют! — обращается ко мне на Вы он.
— Ты не слушай никого, за несколько часов не дают дисбат, это если несколько суток, — громко говорю я и прячу записку. — Ну, посидишь на губе.
Парень вышел, а капитан требовательно протянул ко мне руку.
— Что вам, товарищ прапорщик, — нагло спрашиваю я.
— Я не прапорщик, а капитан, записку отдал быстро! — держит руку он перед моим лицом.
— А кто старше? — дурачусь я.
— Капитан старше, ты че! — решает мне помочь бесхитростный Казах.
— Анна Дмитриевна может, уже поедем? — кричу я, игнорируя руку.
— Дай сюда, я сказал! — зло шипит капитан и пытается забраться в карман рубашки, куда я положил этот клочок бумаги.
А вот ручки он зря распускает!
Глава 15
Резко бью тремя пальцами тычком левой рукой в печень.
Все эти драки, амплитудные броски — это красиво, но старый зэк в моей прошлой жизни поучил меня другому бою.
— Ты запомни, у нас Сибирь-матушка, все в зимней одежде. Твои удары по корпусу не дойдут просто, да и сам можешь поскользнуться и упасть. Бей тычками, в горло, по коленям, в печень и солнечное сплетение, по суставным ямкам, отсушая руки и ноги. Не нужен размах молодецкий, короткий и не сильный тычок — и рука повисла плетью.
Я тогда был молод и любопытен. Пока не выпал первый снег, все работали на прииске, а потом работяги уехали, остались только мы — я, зэк который был старшим на прииске и проводник из тувинцев. Консервировали объект, берегли золотишко, ну и ждали машину, пока не поняли, что её не будет. Тогда приняли решение выходить пешком, заварили последнею порцию каши, собрались и выдвинулись. Два дня мы выходили пешком к людям, так как зарядил снег, и дороги просто не стало. Первую ночь мы спали на снегу, зэчара вытоптал снег, мы нарвали веток с ели, оказывается, хвоя горит как порох! Были с собой газеты, развели костёр, наделали углей и, набросав веток пихты, спали на этих углях. Неудобно, всего часа четыре поспали.
Вторую ночь мы спали с комфортом, тувинец знал, что рядом есть солончак, а недалеко от него охотники устроили лежбище. Невысокое, полметра высотой, зато с печкой. В лежбище было много соломы, мы нашли три картофелины и с удовольствием заточили их. Печка давала хороший жар, и плевать, что забраться в домик охотников можно было только на карачках, мы не гордые. Спали хорошо, только мыши по лицу бегали.
Всё это пролетело в голове за долю секунды. Капитан хэкнул и согнулся в поклоне.
— Прапорщик, выходи! — зудела на улице Аня.
Смотрю, балагур Виталик встаёт во весь свой немаленький рост и скидывает куртку, оставшись в майке. На руке виднеется парашют и надпись «Никто кроме нас». «Войска дяди Васи», понимаю я. Виталик вытаскивает капитана из автобуса и пытается подать руку Ане, но горилла Онищук, увидев состояние командира, обозлился.
— Пошла прочь, курва, — почти по-польски говорит он Анне Дмитриевне.
Я уже говорил, что девочек злить нельзя? Повторюсь.
Вжикк, и на лице старшего сержанта расцвели три кровавые полосы, а ультразвуком негодующего вопля Ани можно было косить траву.
— Кто курва? — орала она. — В лоскуты! В хлам!
Виталик легко спрыгнул с подножки автобуса и встал глыбой против Онищука, остальных задохликов солдат можно было не брать во внимание. Два бугая смерили друг друга взором и громадный Онищук сдулся. Лезть в драку против десантуры? Оно ему надо? Беглец задержан, а капитан… А капитан никаких команд после моего тычка отдать пока не может.
— Извините, — буркнул он Ане.
Хлясь! Получил он напоследок от злой Ани по мордасам пощёчину. Может у неё ещё и критические дни? Никогда её настолько злой не видел.
— Виталя, спасибо, — с нежностью она пожала бицепс десантника, и я понял, если кому, что и обломится с ней, то это точно не мне.
— Слышь, капитан, я так понял, у вас тут рядом часть? А я заеду, проверю, — я читаю записку — Кострова Сашу. А ещё вчера я общался с заведующим организационным отделом горкома КПСС, так я и ему сообщу, сегодня же.
— И я папе скажу, — влез вдруг Колесников Пётр.
— Да хоть бабушке жалуйся, папе он сообщит, а горкому мы вообще не подотчётны, — потирает щеку после удара Анны Дмитриевны капитан.