Здравствуй, сапиенс!

Худенко Борис Григорьевич

Его охватил дурманящий жар. Сапиенсы не знают всего, что знают люди. Он должен доказать им, должен…

Но как?

Они предлагали стереть темные пятна, которые остались еще на Земле. Но там ведь не пятна, там люди! Сотни миллионов людей!

И тут же на секунду мелькнула мысль.

«А Роберт и его хозяева?!»

Такие могут вовсе обезуметь! «Включай!»… Разве же плохо обезопасить раз и навсегда человечество от них?

Но там ведь еще и Сюзанна! «Думайте обо мне иногда», — сказала она ему. Там миллионы людей — из числа тех, что присылали

ему телеграммы… Там народ, главный обитатель этих территорий… И не такими способами разрешают коммунисты классовые конфликты! Он провел рукой по лбу…

— Два, часа, прошло, — отчетливо сказала машина. Виктор приподнялся, сел на кровати, посмотрел на прозрачную перегородку, поискал глазами за ней, в глубине…

— Где Луч Мысли? — спросил он.

Ему вдруг показалось, что Луч Мысли за эти два часа мог умереть. Шершавый комок стал в горле.

— Лучу, Мысли, плохо, — пришел запоздалый ответ.

— Почему, у, тебя, из, глаз, течет, вода. Почему, машина, не, переводит, звуки.

Он вздохнул, усмехнулся. Неожиданно к нему пришло решение.

Он расскажет им историю людей. Историю людей, а не убийц.

Он торопливо надел на голову приемник аппарата.

Мысли были сейчас ясными, как никогда. Он увидел картины, такие же яркие, рельефные, как и те, что когда-то передавал ему Луч Мысли.

Из обрывков воспоминаний, из старых картин и книг, дополненных воображением и мечтой, как живой, встал перед ним Спартак. Обливаясь кровью, он упал на одно колено, ужасный и прекрасный в своем человеческом гневе и любви ко всему человеческому…

В огромном зловещем костре на Кампо де Фьоре — площади Цветов — горел Джордано Бруно, окруженный черными монахами, его взгляд был устремлен вверх, к голубому небу, тайны которого он открывал людям…

…Виктор говорил быстро, громко, опасаясь, что не успеет, что сапиенсы не поймут его. Завтра же они могут улететь, и разумные существа во вселенной долго еще будут считать, что Землю населяют полудикие непонятные создания, так называемые люди…

Это и есть история людей — нескончаемое движение вперед. И это все лучшее, самое светлое, непреодолимое пробило, наконец, себе широкую дорогу в октябрьском Петрограде, в гигантском многолетнем сражении с фашизмом… И теперь оно уверенно господствует на Земле, определяя будущее людей уже сейчас. Уже сейчас — сегодня, завтра и всегда!

Разумные должны это понять!

История людей — не только история дикости. Это история движения от дикости к разуму…

Люди нашли уже красоту и разум везде, нашли их и в отношениях между людьми.

Разум на Земле скоро, совсем уже скоро победит во всем!

Виктор остановился, передохнул, хотел что-то говорить еще и почувствовал, что больше не может. Сапиенсы внимательно слушали. Собрав последние силы, он все же сказал, раздельно произнося слова, невольно подражая интонации машины:

— Поэтому, я, не могу, утвердить, решение, вашей, машины. Это, было, бы, дикостью, недостойной, людей…

Закон

людей

С аписнсы больше не могли оставаться. Корабль улетал.

А Виктор не мог возвратиться на Землю. Он просто не вынес бы этого полета. Слабый огонек жизни, который сапиенсы с трудом зажгли в нем, надо было беречь.

Виктор улетал с сапиенсами. Теперь Виктор все дни торопливо писал. Он писал в том же бортовом журнале в котором и раньше вел записи своих бесед с сапиенсами. Журнал они положат в космолет, наглухо закроют люк… Сапиенсы сбросят космолет так, чтобы он упал в море, и просигналят об этом людям. Журнал вернется на Землю… Что ему сделается? Он все выдержит, он не живой…

Виктор рассказал уже все, что случилось с ним там в центре большого материка, в человечьих джунглях. Теперь оставалось написать о том, что будет…

Он полетит в другой мир, к далекому солнцу, встретит незнакомую жизнь. Сапиенсы обещали ему, что, доставив на свою планету Луча Мысли, они возобновят космическую экспедицию и по пути, вернут его на Землю. Полет в оба конца продлится десять лет.

Но это для них, в корабле…

Когда-то студентом Виктор увлекался теорией относительности. Еще бы! Она доказывала, что время, неумолимое и непокорное время, тоже относительно и изменчиво. Время замедляет свой ход, когда тело движется с огромной скоростью, близкой к скорости света.

Он удивился тогда… И только… Если бы он знал, как это страшно!

Корабль будет мчаться, догоняя свет, настигая свое изображение. Он будет нырять в полях тяготения огромных звезд. Для них, в корабле, время отсчитает всего десять лет. Для людей на Земле — около ста…

Он никогда, никогда больше не увидит тех, кого покинул недавно!

Виктор отчаянно не хотел сейчас в будущее. Он любил сегодняшние подмосковные чистые березовые рощи и угрюмую сибирскую тайгу, сегодняшних людей, их думы надежды, дела и борьбу… Он любил Лену…

Виктор приподнялся и стал быстро писать. Перед последней фразой он помедлил, потом решительно написал «Ждите нас! Мы прилетим еще! И через сто лет, все равно — до свидания, все!»

Он захлопнул тетрадь и долго лежал, не двигаясь, закрыв глаза. Теперь надо было сказать сапиенсам, что все готово, что космолет можно сбросить на Землю. После этого корабль улетит. Как трудно произнести эти несколько слов!

Но сапиенсам надо торопиться.

— Я кончил писать, — негромко сказал Виктор.

Он так и не открыл глаза, когда его камера наполнилась осторожным жужжанием, скрежетом, дуновениями теплого ветерка. Сапиенсы упаковывали его тетрадь и уводили космолет. Наконец все смолкло. Виктор взглянул туда, где над полом возвышался круглый постамент. Он был пуст.

Прошло еще полчаса, и машина сказала:

— Твой, аппарат, сброшен, на, Землю.

Виктор не шевельнулся, глядя в ровный серый потолок над собой и не видя ничего. Прежняя жизнь кончилась. Безжалостно начиналось что-то новое, нечеловеческое.