Здравствуйте, дети!
Шрифт:
«Ния» — читаю имя на следующей фотографии. Она улыбается, нет — смеется, и я вижу, что у нее нет ни одного переднего зуба. Ей, наверное, будет трудно произносить точно многие звуки. Но я не разрешу никому из детей смеяться над ней. «Послушай, Ния, не будешь ли ты ябедничать? Запомните, дети, в нашем классе строго запрещено ябедничать друг на друга!»
У этого мальчугана чуть длинный подбородок. Глазки — умные, с хитрецой, улыбка строгая. «Саша» — читаю на обороте. Постой, ты не тот ли самый Саша?! Тебя еще не было на свете, когда твоя мама уже заботилась о том, в какую школу тебя определить. Мы встретились с ней шесть лет назад по служебному делу, и я рассказал ей о моих педагогических намерениях,
«Бондо». Наклонил голову, доверчиво улыбается. «А ты, Бондо, добрый? Можешь поделиться с товарищем конфетой? Можешь уступить девочке, защитить слабого?»
А это кто? «Элла». Какая пухленькая. Право, не пойму — улыбается она или фотограф запечатлел ее в момент декламирования стихотворения. «Ты, Элла, наверное, знаешь много стихотворений? А считать до десяти умеешь? А читать? Если ты все это будешь знать, тогда что же мне с тобой делать? Дать тебе другие задания, чтобы ты не теряла интереса к школе? Поживем увидим».
Я перекладываю фотокарточки, как будто рассаживаю детей по партам. Гига, наверное, высокий. Лела тоже, их можно посадить на задней парте. А Марика сядет на первой парте слева. Виктора посажу у окна… Передо мной вырисовывается классная комната с детьми. Я стою у доски.
«Дети, — обращаюсь я мысленно ко всем, — это вы сказали мне, что вы все добрые?»
«Да!» — как будто прозвенел в ушах единодушный ответ.
«Дети, это вы просили меня не делать вас злыми?»
«Да… Да!»
Ну что же, мы еще посмотрим, какая у нас получится педагогика. А теперь еще раз поупражняюсь в запоминании всех лиц и имен. Это, должно быть, Магда. Переворачиваю фотокарточку.
Верно… Это Дато. Нет, ошибся, это Тенго. А Дато вот этот… Проверяю. Верно… Это Тека… Это…
Первый учитель
Каждому из этих детей неделю назад я отправил поздравительное письмо, которое они, наверное, уже получили. И, конечно же, не один раз попросили маму или папу, бабушку или дедушку перечитать его. Вот что я писал:
Здравствуй, дорогой …
Я твой учитель. Меня зовут Шалва Александрович. Поздравляю тебя — ты поступаешь в школу, становишься взрослым. Надеюсь, что мы с тобой станем большими друзьями и что ты будешь дружить со всеми ребятами в классе. А знаешь, сколько у тебя будет товарищей? Тридцать пять. Школа у нас большая, в четыре этажа, с переходами. Ты уже взрослый, и поэтому сам должен найти свой класс. Запомни, как это сделать. Как только поднимешься по ступенькам главного входа, увидишь красные стрелки. Следи за ними, и они приведут тебя в твой класс. На дверях его нарисована ласточка. А если все же запутаешься — не бойся, тебе обязательно помогут найти дорогу пионеры, они дежурят в коридоре.
Я буду ждать тебя в классе, буду рад познакомиться с тобой!
Учитель.
Нужно ли доказывать, что у многих ребят эти письма сейчас лежат под подушками? Письмо на цветной бумаге, адресованное ему, из школы, от первого учителя!
Но каков этот первый в его школьной жизни учитель?
Нет сомнений — в каждой семье в последние дни только и говорят обо мне. Нет, не именно обо мне, а об учителе, который послал это письмо и который 1 сентября встретит своего воспитанника в школе. Говорят по-разному — папы и мамы, бабушки и дедушки — в зависимости от того, у кого что наболело в общении с ребенком, у кого какая точка зрения на воспитание. И нужно ли гадать, что в воображении каждого ребенка его первый учитель, которого он еще в глаза не видел, рисуется по-разному? По-разному рисуются его облик и характер. И почему только я не приписал в конце своего письма просьбу к каждому ребенку, не дал им первое задание: «Возьми цветные карандаши и бумагу и нарисуй своего первого учителя — так, как ты его себе представляешь».
В большинстве семей в воображении ребенка родители и старшие создают образ всезнающего, доброго, чуткого, горячо любящего детей человека. В этих семьях дети нарисовали бы меня в образе доктора Aйбoлитa и, придя в школу, бегали бы за мной по пятам, залезали бы ко мне на колени, задавали бы тысячу вопросов, бесконечно рассказывали бы о себе и полюбили бы меня сразу, потому что доктора Айболита нельзя не любить. Разумеется, для этого будет необходимо, чтобы я обрел черты характера этого доброго доктора.
В некоторых семьях суждения родителей и старших создадут в воображении ребенка существо, строго следящее за любым малейшим проступком каждого ребенка; оно будет наказывать — строго! — всех, кто не слушает старших, не ест все, что дает мама или бабушка, капризничает, шумит и шалит, оно выгонит из школы всех таких детей, оно… Дети в таких семьях нарисовали бы первого своего учителя в облике Бабы-Яги или Буки. А на другой день, придя в школу и увидев своего учителя, закричали бы, что есть мочи, прильнув к матери: «Не хочу в школу!.. Хочу домой!»
Почему создается в одних семьях облик учителя — доктора Айболита, в других — Бабы-Яги? Ведь родителям шестилетних детей давно не страшны никакие Бабы-Яги и Буки, но они пугают ими своих малышей. Почему? Почему некоторые из них берут в союзники в воспитании своих детей этих героев, а не докторов Айболитов? Почему они думают, что ребенка легко воспитывать запугиванием? Мой опыт мне подсказывает: молодые родители просто не знают азбуку воспитания.
И в действительности — откуда им знать эту науку? В школе их этому никто не учил, как будто не они — потенциальные мамы и папы. Надо же понять, что выпускник школы может скоро обзавестись семьей и стать родителем. Вот и «приходят» в дом Бабы-Яги, Кощеи Бессмертные, всевозможные Буки, чтобы ребенок утихомирился, не капризничал, не бегал и не кричал, не ломал игрушки.
Миллионы юношей и девушек, сидящих за студенческими партами, ученые обучают всевозможным наукам, дабы сделать их первоклассными специалистами производства. Но и здесь забывают, что они уже потенциальные мамы и папы и им необходима наука о воспитании. Неужели подразумевается, что тут нечего знать, тут все просто? Какое заблуждение!
О чем я мечтаю в канун первого сентября, сидя до глубокой ночи за своим письменным столом? Вот о чем: чтобы во всех старших классах школьники держали в руках самую красивую книгу и спешили на самый интересный урок, чтобы студенты всех техникумов, вузов, учащиеся профтехучилищ тоже держали эту же самую красивую книгу и спешили послушать самую интересную лекцию. А предмет, который заключен в этих книгах, о котором говорится на этих интересных уроках и лекциях, я бы назвал так — «Человек — созидатель Человека». Педагогика становится обязательной наукой для всех, ибо быть воспитателем — гражданский долг каждого члена общества. Далеко ли до исполнения этой мечты? Как хочется приблизить ее!
А тем временем в школе я буду делать свое…
«Какие у вас очаровательные улыбки, дети! Разве я имею право погасить их в классе? Может быть, есть среди вас такие, которых пугали мною ваши мамы и папы, бабушки и дедушки? Ах, эти взрослые! Не бойтесь меня, дорогие мои, я вовсе не пугало и совсем не злой! Вы любите доктора Айболита? Он же мой друг! Вот видите, у нас есть общий любимец! Так приходите завтра без опоздания. Вы все мне очень нравитесь, и я жду вас с нетерпением!»
Мое общение на расстоянии со своим классом я заканчиваю. Каждую фотокарточку кладу в личное дело. Завтра надо будет отнести их обратно в школу.