Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма
Шрифт:
— Я все понимаю, Валериан Антонович. Всякая смерть наступившая от несчастного случая, требует расследования, — я тяжело и шумно вздохнула. — Кстати, это ведь не единственная смерть в этой злосчастной бане? Интересно узнать прямо из первых источников, что там выяснилось в результате расследования самого первого случая? — теперь настал мой черед пристально разглядывать собеседника.
Мужчина видимо не ожидал подобного вопроса от наивной глупышки Эммы. Он заерзал на стуле, нервно застучал кончиками пальцев по белой скатерти и быстро оглянулся по сторонам, как бы желая убедиться в отсутствии нежелательных слушателей.
—
Я даже задохнулась от подобного беззакония.
— Не было расследования!? Шесть смертей и никаких действий по установлению возможного преступника!? И это говорите вы, начальник полиции и представитель закона в этих краях? — я потрясенно шипела рассерженной гусыней.
Мужчина уже успел взять себя в руки и наверное пожалеть о таком честном ответе на мой вопрос.
— Что же вас так удивляет, Эмма Платоновна? Люди угорели в бане. Так случается довольно часто. От несчастного случая никто не застрахован. К тому же Петр Беркутов, просил не слишком копаться в этом деле, как вы понимаете, что смерть его отца была не самой героической. Баня, голые девки, раздетые собутыльники… Одним словом разврат в чистом виде. Петр Кондратович, как раз готовился стать мэром нашего города, лишняя шумиха вокруг его отца, была совсем лишней.
Валериан Антонович вдруг закашлялся прикрыв покрасневшее лицо накрахмаленной салфеткой. Очевидно понял, что опять проболтался. Неужели ему чем-то водку разбавили? Я тихонько хихикнула от такого предположения.
— Как интересно все устроенно в вашем ведомстве, Валериан Антонович. Значит смерть шестерых людей — несчастный случай. А вот сгоревшая баня и гибель моей управляющей, дело рук меня лично и моих слуг… Вот так легко вы устанавливаете виноватых? Пришли, подумали, постановили? Или же… Постойте! Здесь опять не обошлось без Петра Кондратовича Беркутова? Всем известно, что мы соперники в бизнесе. Убрать меня с дороги он поручил вам? Не по этой ли причине тормозится процесс открытия зарядной станции? Ведь Беркутову это крайне невыгодно! А тут случай такой удобный подвернулся… Без суда и следствия меня убрать можно? Что вы там с ним придумали? Меня в тюрьму, а" Сладкие Хрящики", Петру Беркутову? — мой голос срывался от волнения и звенел натянутой струной. Всегда была противницей проявления бурных эмоций, но тут наверное сыграло свою роль недавнее потрясение от пожара.
— Что вы такое говорите, Эмма Платоновна? Я никогда бы, не позволил бы напрасно обвинить вас. И Петр Кондратович здесь совершенно не виноват. Не знаю, почему вы так решили, откуда взяли такие нелепые предположения! — оправдывался начальник полиции, но глаза отводил в сторону.
.
Глава пятнадцатая. Вовремя поставить точки
Добужинский внимательно осмотрел еще слегка дымящееся пепелище, задумчиво постоял над новеньким ведром окрашенным в жизнерадостный красный горошек, в котором было собрано все, что осталось от Екатерины Васильевны и засобирался в город.
— Ну, что я могу сказать вам, уважаемая Эмма Платоновна… Беда случилась страшная… Вот стоишь, смотришь на то, что от деятельной и довольно молодой женщины осталось и невольно о бренности жизни думаешь, — мужчина грустно вздохнул и развел руками. — В свете ваших показаний, могу уверенно сказать, что произошел несчастный случай, повлекший за собой гибель вашей управляющей по ее же неосторожности. Значит дело уголовное, заводить мы не будем. Но, предупреждаю вас Эмма Платоновна, чтобы впредь были более бдительней! Слухи о" Сладких Хрящиках" идут не совсем хорошие, прямо скажем мрачные слухи идут… Вы уж, подсуетитесь уважаемая, на корню эти слухи обрубите. Может тогда к вам посетители потянутся… Тогда не придется и Беркутова в грехах смертных обвинять.
Мужчина хитро хмыкнул, многозначительно прошелся взглядом по моей фимгуре. Мне показалось, что даже глазом серым и веселым, решил подмигнуть, но вовремя передумал. Бережно поправил форменную фуражку на голове и поспешил откланяться.
Я смотрела ему вслед и кусала от досады губы. Знает начальник полиции о чем говорит! Вон, как смотрел! Словно кобылку на торгах оценивал… Наверное за рюмкой водки, в дружеской компании не раз обсуждал с Петром Беркутовым, все достоинства и недостатки глупенькой Эммы Загряжской. Мужчины, они же сплетники еще те! Только притворяются безупречными и сдержанными. Я в мужском коллективе не один год проработала, была свидетелем множества приятельских посиделок под" чашку чая", слышала фантастические откровения и пахабные бахвальства этих представителей сильной половины рода людского. Уверенно могу заявить — некоторые по несдержанности пьяного трепа, могут дать фору, любой базарной бабе.
Бросила взгяд на веселенькое ведро в красный горошек и невольно поежилась от его мрачного содержимого. Пахнуло запахом горелой плоти, а голове зазвучал насмешливый голос Екатерины Васильевны. Перед глазами словно наяву, появилось ее лицо, сморщился от едва сдерживаемой ухмылки нос баклажанчиком, да сверкнули свинцово-серые глаза.
Я развернулась и опрометью кинулась к дому.
— Галина! — громко позвала я уже с порога, старшую горничную.
Она возникла передо мной сразу, словно пряталась под лестницей и ждала когда я ее позову.
— Да, хозяйка! — голос женщины был бодрым.
— Галина, узнайте, что там Степан делает. Его жена в ведре уместилась, а он все Юленькины утешения принимает?! О похоронах надо распорядиться, да о соответствующих обрядах позаботиться. Кто этим всем займется? — мой голос громыхал праведным гневом. Хотелось каких либо действий, и немедленных решений всех вопросов. — Галина, вы уж найдите нашего безутешного вдовца, и ко мне в кабинет направьте!
Ступеньки лестницы заскрипели под моими ногами. Дверь в кабинет закрываясь, грохнула так сильно, что портрет Агафьи Платоновны вздрогнул и перекосился. Сама обитательница его живописных глубин, смотрела на меня с явным испугом.
— Ах, тетушка! Какая же, я дура! — стараясь не зареветь, прошептала тихо, и без сил опустилась в мягкие, душные объятия плюшевого кресла.
Через две минуты в дверь робко поскреблись, а затем тихонько ее приоткрыли. В образовавшуюся щель просунулась голова, украшенная взлохмаченными, светло-русыми кудрями.
— Хозяйка, войти можно? — смущенно зарокотал мужской бас.
— Заходи, Степан. Не можешь же, ты скрываться от меня вечно. Самое время настало нам поговорить откровенно. Ведь у тебя есть, что мне рассказать, не правда ли? — мой голос звучал вкрадчиво, а улыбка на лице, надеюсь не напоминала хищный оскал разозлившейся пираньи.