Зеленая креветка и другие рассказы
Шрифт:
В это время Крюге толкнул Макса в бок.
Он кончил.
Друзья сели в такси и поехали за машиной, в которой был Нигель.
— Ты думаешь сделать это сегодня?
— Если удастся.
Они проехали почти до конца городка. Нигель въехал во двор, где стоял чистенький коттедж.
Макс отпустил такси, и они пошли по пустынной улочке, обсаженной редкими деревьями.
— Как ты думаешь, узнает он нас при встрече?
— Не сомневаюсь. Он ничего не может забыть. Даже мелочь.
Ночь была пустой и тяжелой. Максу стало тоскливо.
Макс толкнул коленом воротца и сказал Крюге:
— Подожди меня здесь.
Крюге напряженно расхаживал вдоль забора. Художник был взволнован. Соучастие в убийстве человека. Правда, едва ли можно назвать Нигеля человеком. Кроме всего, он по всем законам, божеским и человеческим, заработал смертную казнь. Преступления тут никакого нет. Но все же… Юлиус всматривался в ржавую ленту дорожки, по которой Штаубе шагал к дому. Художник видел, как Макс поднялся на крыльцо. Донесся приглушенный клекот звонка. Дверь распахнулась, и Макс исчез.
«Все же я женат, и дети….» — подумал Крюге. Минут через десять Штаубе появился. Он спокойно вышел на улицу и, подойдя к художнику, сказал:
— Теперь можно сматываться.
— Бежим!
— Погоди.
Макс посмотрел на окно дома, которое внезапно озарилось белым пламенем. Отрывисто рявкнул взрыв, и посыпались стекла.
— Пожалуй, не успеем. — Ничего, давай!
Следователь Гюнтер досадливым жестом нажал кнопку звонка.
— Попросите Гольца.
В комнату развинченной походкой вошел молодчик лет тридцати.
— Послушайте, Альваро… Кстати, почему вас так зовут? Вы испанец?
— О нет, шеф. Эту кличку придумали друзья. И я присвоил ее себе как официальную,
Гюнтер пожал плечами.
— Присвоил. Ладно. Так что вы здесь написали?
— Где, шеф?
— Вот здесь. Прочтите. — Понтер протянул ему бумаги.
— «…установлено, что взрыв произошел в спальне, где находился господин фон Штеке. Следов трупа найти не удалось, так как непродолжительный, но сильный пожар уничтожил улики. Тщательная экспертиза обнаружила бронзовые статуэтки (2), каминные часы, сильно обгоревшие, настольную лампу, искалеченный взрывной волной радиоприемник неизвестной марки, набор каминных щипцов, железный остов спальной кровати, металлические приспособления для работы с горячими предметами…»
— Хватит, — прервал его Гюнтер. Он с яростью заглянул в голубые с водянистой каемкой глаза Альваро и сказал: — Как, по-вашему, улики могут сгореть? Не отвечайте. Мне ясно, что вы думаете. Теперь дальше. Скажите, что означает слово «тщательная» в определении работы экспертизы? Не то ли, что она с удивительной находчивостью обнаруживает каминные часы и остов спальной кровати и не находит даже следов трупа весом в сто килограммов? Не отвечайте, я знаю все, что вы скажете. Сейчас мы поедем туда и все начнем сначала.
— Но это невозможно, шеф. Дом, в котором останавливался фон Штеке, принадлежит Артуру Зоммергеймеру. Он уже отдал распоряжение начать ремонт в этой комнате.
— И вы, конечно, прекратили следствие? Скотина! Сколько он вам заплатил за это? Убирайтесь отсюда. Нет, погодите. Что с обвиняемым?
— Макс Штаубе по-прежнему отказывается от показаний. Он говорит, что даст их только на суде. От услуг защитника, которого прислал господин прокурор, он тоже отказывается.
— Хорошо. Ступайте и месяца два не показывайте мне свою физиономию.
Макс действительно отказывался от защиты. С него вполне достаточно одного допроса. Если еще пускаться в откровенности с адвокатом…
Ну что же, баланс сведен, нити оборваны. Больше ничто не привязывает его к этой жизни. То, что будет впереди, почти не интересно. Он человек без завтра. Но зато у него есть вчера. Пусть больное и сумасшедшее, но оно есть. С этим никто не хочет считаться. Даже Крюгер. Бедняга Юлиус, как он растерялся, когда взяли Макса. Глупая получилась история. Штаубе был опознан горничной Зоммергеймера. Через полчаса его схватили. Он особенно не огорчался. Неприятен только сам процесс. Нужно будет что-то говорить, напрягать мысли… Это самое тяжелое.
Макс откинулся назад и закрыл глаза. Воспоминание, как взрыв, обожгло мозг. Он явственно увидел серое небо, виселицу из свежеоструганных бревен, раскачивающиеся трупы и среди них Тюлова. Они стояли на аппельплаце концлагеря, в лицо им дул мартовский ветер, от которого давило в горле. Макс помнит, как он твердил про себя: «Смотри, ведь это же Генрих, ведь это же толстый Генрих…»
Тюлова уже нельзя было назвать толстым. Навеки застывший в смертельной судороге, он напоминал обрывок струны. Макс с тупым равнодушием рассматривал виселицу. Ему было даже не страшно. Он просто стоял и вдыхал сладкий ветер. У него сильно болела голова, и к горлу подкатывал отвратительный комок…
— Штаубе, — провозгласил надзиратель.
Макс очнулся. Надо ехать в суд. Что же, он поедет. Он поедет и по дороге будет вспоминать чугунный узор уже не существующей оконной решетки и маленькую головку с черными жесткими волосами, пахнущими теплым хлебом.
Суд был как все провинциальные суды. С большими претензиями и маленькими возможностями. Вначале зал показался Максу пустым, хотя почти все места были заняты. Приглядевшись, он понял, почему у него возникло такое ощущение. Было очень много однообразно одетых мужчин.