Зелёная кровь
Шрифт:
А людей с задатками Хозяев, по всей вероятности, не принимали на работу даже уборщиками. Впрочем, Хозяин и не выдержал бы порядков "почтового ящика", где проводились довольно жестокие исследования.
Сейчас шрамы от электродов на висках и за ушами Мэллу уже заросли шерстью, а все это мутное время бесконечной скуки, перемежаемой дикой болью, начало вылинивать, как старый подпушек, только мучили головные боли в дождливую погоду. Но тогда выносить человеческое отношение к себе было безмерно тяжело. Унизительно, мерзко и унизительно. Развлекали только стычки с людьми - если они удавались, а
– Диву дашься, какие кошки тупые, - говорил очкастый ассистент, когда ему очередной раз накладывали швы на руку.
– Все тормозит, дубина, вообще не работает, совсем обучаться не может - зато агрессивности на десять собак хватит...
"Так я тебе и обучился, - думал Мэллу.
– Вы сначала устанавливаете рефлекс, как вы думаете, а потом убиваете, чтобы мозг препарировать - думаете, я не понимаю, что значит "фатальная операция"?! Так я тебе и показал, как я мыслю, жди!"
– Трансформы, - говорил старый хрыч толпе молодых идиотов, показывая клетку, в которой лежал Мэллу в Старшей Ипостаси, - ни в коем случае не тождественны людям ни физически, ни психически. Эта субмолекулярная имитация внешнего вида человека у некоторых особей крупных млекопитающих играет роль мимикрии, являясь защитным механизмом, созданным эволюцией. Будучи по существу животными, трансформы имитируют внешний облик человека так же, как некоторые виды насекомых имитируют облик частей растений... Вы должны осознать, что между этой молодой рысью и юношей не больше общего, чем между палочником и сухой веточкой. То, что воспринимается нами, как осмысленные действия - тоже имитация разума, цепочка сложных рефлексов...
– Трансформы были и продолжают являться оптимальным объектом исследований, - говорила сухая плоская человеческая самка парочке в форме с галунами.
– Их организмы после трансформации представляют собой максимально достоверную модель человека, за исключением характерных для естественного вида трансформа физиологических частностей. Абстрактный гуманизм Лиги не только может лишить современную науку незаменимого полигона для изучения человеческих болезней и создания новых лекарственных препаратов... ваша организация тоже лишится идеальной возможности изучать действие... некоторых ваших новинок... Господин Курц, я надеюсь, вы напомните генералу Лингдому...
Мэллу тихо все ненавидел, иногда откликался на кличку Пушок, иногда - нет, и никогда не разговаривал и не спорил с людьми. Он не мог разговаривать с существами, пропитывавшими все вокруг тоской и болью. Разговаривать с большинством экспериментальных животных Мэллу тоже не мог: им было не до бесед. Изувеченные людьми калеки, в которых страдания выжгли разум Старшей Ипостаси, онемевшие, кусающие себе истерзанные лапы, только прибавляли Мэллу ненависти. Его потребность в общении отчасти удовлетворяла беленькая дворняжка, за которой длительное время только наблюдали, восторженная дурочка, обожающая людей, вывертывающаяся вон из кожи, чтобы им угодить, забавная бедолага, жившая в соседнем вольере.
– Как можно быть таким неблагодарным?
– говорила она, когда людей не было поблизости, а Мэллу проявлял некоторый интерес к беседе.
– Они же тебя приютили! Кормят! Прививку сделали от чумы! Алик со мной даже гулять выходит...
– Пальмочка, - говорил Мэллу, - знаешь, зайцы очень вкусные. Особенно голова, мозг, пока он еще теплый... жареная курица тоже ничего, если без перца...
Ничего больше он не хотел с ней обсуждать.
– Сегодня на обед овсянка будет, - говорила Пальма.
А потом люди ее убили током в тот момент, когда она спала в Младшей Ипостаси, потому что им было интересно, как выглядит ее мозг, когда она зверь. А Мэллу искалечил очкастого ассистента - очень жалел, что не до смерти, но так получилось.
И ему не успели отомстить, засунув живьем под нож, потому что той же ночью сторож впустил в виварий троих неизвестных, и они усыпили Мэллу пулей с наркотиком, чтобы увезти его к владельцу собачьих боев с тотализатором.
Поначалу Мэллу почти понравилось это место. Некоторое время его кормили очень хорошо; рубцы на голове начали затягиваться, боль мало-помалу ушла. Первый же бой дал возможность наконец поработать затекшими, ослабевшими от вынужденного безделья мускулами, настоящее удовольствие. Мэллу вспомнил, как дрался с бродячими собаками, и показал класс. Ошалелый от наркотиков, дурной от немотивированной пьяной ярости пес не вызвал у Мэллу никаких эмоций, кроме чистого наслаждения убийством, собственным превосходством и силой. В зале, конечно, и тогда были мертвяки и полумертвяки, но на тот момент отвращение и страх вытеснило чувство иллюзорной свободы, катарсиса хищника во время боя...
На время.
Бои давно сделались рутиной. Отвратительный запах зверинца стал невыносим. Теперь ему все реже давали свежее мясо, от искусственного корма тошнило, а от присутствия поблизости мертвяков приходила та самая безнадежная апатия, которая навалилась, когда Мэллу пришел к своему лесу и увидел, что леса больше нет.
Если кошку никто не гладит, у нее отсыхает спина. У Мэллу отсыхала душа. В один прекрасный день он окончательно осознал, что умрет в клетке, так и не узнав любви и забыв о всех видах симпатий. И враги сдерут великолепную пятнистую шкуру с его окоченевшего тела.
Нестерпимую ярость можно было отчасти сорвать только в драках. Это сделало кота фаворитом боев - но что ему было за дело до этого! Между боями Мэллу все равно пребывал в постоянной апатии, в состоянии тоскливой безнадеги. И верить было не во что, и ждать было нечего. И жить, в сущности, было незачем. Единственным проблеском в бесконечной серости Мэллу считал свое ясное сознание: люди знали, что наркотики могут легко убить чувствительную к химии кошку при малейшей передозировке, поэтому не пользовались допингом. Впрочем, кот и без того уже давно стал фаворитом боев - эффектность его убийств люди ценили, за это ценилась и кошачья жизнь.
Правда, победы уже не радовали, гордость растворилась в депрессии.
Черный пес-ищейка, молодой, веселый, здоровый охламон, не похожий на озлобленных глупых бродяг, отважный до глупости, бросившийся защищать кота, когда Битер крал его жизнь - вот чего Мэллу не хватало, чтобы выскрести со дна души остатки умирающей надежды. Нет, разумеется, кот не поверил в блажную собачью болтовню о Хозяине, который придет и спасет; Мэллу вообще не верил в Хозяев, он их никогда не видел. Просто забрезжило что-то.