Зелёная Миля (Green Mile)

Кинг Стивен

– Я люблю тебя, Элли, – произнес я.

– О, как торжественно, – сказала она, но я видел, что ей приятно.

– А что Чак Хауленд? – спросил я. – У него будут неприятности?

– Нет, потому что он в телевизионной комнате смотрит «Доброе утро, Америка» вместе с парой десятков других людей. А я собираюсь улизнуть, как только сработает пожарная сигнализация.

– Только постарайся не упасть и не ударься, женщина. Я себе никогда не прощу, если...

– Перестань болтать чепуху. – На этот раз она поцеловала меня сама. Любовь двух развалин.

Кое для кого из вас это может показаться смешным, для всех остальных – нелепым, но я вам так скажу, мой друг: нелепая любовь лучше, чем вообще никакой.

Я смотрел, как она уходит, двигаясь медленно и неловко (но палку она брала только в дождливые дни, да и то если боль была очень сильной, в этом проявлялась ее гордость), я ждал. Прошло пять минут, потом десять, и, когда я уже решил было, что она струсила или не сработала батарейка детектора дыма в туалете, в западном крыле с резким хрипловатым звоном прозвучала пожарная сигнализация.

Я сразу пошел к кухне, но медленно – торопиться незачем, пока не удостоверюсь, что на моем пути нет Долана. Толпа пожилых людей, большинство из них все еще в своей униформе, вывалила из телевизионной комнаты (здесь ее называли Центром отдыха, как это нелепо), чтобы посмотреть, что происходит. Я обрадо-вался, увидев среди них Чака Хауленда.

– Эджкум, – воскликнул Кент Эйвери, хватаясь одной рукой за костыль, а второй рассеянно хлопая по пижамным брюкам. – Это настоящая тревога или опять просто так? Как ты думаешь?

– Я думаю, что никто не знает.

И в этот момент трое санитаров прошли мимо, спеша в западное крыло и крича людям, столпившим-ся у двери в телевизионную, чтобы те вышли из здания и ждали, пока все выяснится. Третьим шел Брэд Долан. Он даже не взглянул на меня, проходя, и это меня бесконечно обрадовало. Когда я спускался дальше к кухне, мне пришло в голову, что команда Эллен Коннелли – Пол Эджкум, пожалуй, переигра-ет дюжину Брэдов Доланов и полдюжины Перси Уэтморов, приданных для усиления.

Повара в кухне продолжали убирать после завтрака, совсем не обращая внимания на ревущую сирену.

– Слушай, мистер Эджкум, – сказал Джордж. – По-моему, Брэд Долан искал тебя. Вы, должно быть, разминулись.

«Мне повезло», – подумал я. А вслух сказал, что я зайду к мистеру Долану позже. Потом спросил, не осталось ли гренок после завтрака.

– Конечно, остались, но они уже совсем холодные. Вы сегодня поздно.

– Да, – согласился я, – но я голоден.

– Через минуту я поджарю свежие, – сказал Джордж, берясь за хлеб.

– Не надо, сойдут и холодные. – Когда он протянул мне пару кусков (глядя озадаченно), я поспешил к двери, чувствуя себя мальчиком из далеких лет, когда вместо шко-лы я пошел на рыбалку с кусочком рулета, завернутого в пергаментную бумагу, в боковом кармане рубашки.

Выходя из кухни, я быстро и привычно огляделся в поисках Долана, не увидел ничего подозрительного и заспешил к полю для крокета и гольфа, откусывая на ходу кусочки от одного гренка Я замедлил шаги, входя под тень деревьев, а когда пошел по тропинке, мои мысли снова устремились в тот день – следующий день после ужасной казни Эдуара Делакруа.

В то утро я говорил с Хэлом Мурсом, и он сказал мне, что из-за опухоли мозга Мелинда вдруг начинает всех проклинать и говорить неприличные слова... что моя жена позже определила (скорее наугад, не уверенная, что это именно так) как синдром Тоуретта. Дрожащий голос Мурса и воспоминания о том, как Джон Коффи вылечил мою «мочевую» инфекцию и сломанный хребет любимой мышки Делакруа, натолкнули меня на мысль о реальном действии.

Но было еще кое-что. Кое-что, связанное с руками Джона Коффи и моим ботинком.

Так что я позвал ребят, с которыми работал и которым долгие годы доверял свою жизнь, Дина Стэнтона, Харри Тервиллиджера, Брутуса Ховелла. Они пришли ко мне на обед, на следующий день после казни Делакруа, и выслушали меня, пока я излагал свой план. Конечно, они знали, что Коффи вылечил мышь, Брут все видел. Поэтому, когда я предположил, что может произойти еще одно чудо, если мы привезем Джона Коффи к Мелинде Мурс, они не рассмеялись мне в лицо. Дин Стэнтон тогда задал наиболее волнующий вопрос: «А что, если Джон Коффи сбежит во время поездки?»

– А что, если он убьет кого-нибудь еще? – спросил Дин. – Я не хочу потерять работу и не хочу сесть в тюрьму – у меня жена и дети на иждивении, я должен их кормить. Но больше всего я бы не хотел, чтобы на моей совести оказалась еще одна мертвая девочка.

Наступило молчание, потом все посмотрели на меня, ожидая ответа. Я знал, что все изменится, если скажу то, что уже висело на кончике языка, мы зашли уже так далеко, что отступать было некуда.

По крайней мере мне отступать точно некуда. Поэтому я открыл рот и ответил.

2.

– Этого не случится.

– Почему, черт возьми, ты так в этом уверен? – спросил Дин.

Я молчал. Я просто не знал, с чего начать. Конечно, я понимал, что об этом придется говорить, но все равно не представлял, как передать им то, что было у меня на уме и в сердце. Помог Брут.

– Ты думаешь, он этого не делал, правда, Пол7 – Он глядел недоверчиво. – Ты считаешь, что этот верзила невиновен.

– Я уверен, что он невиновен.

– Но почему, почему?

– По двум причинам, – объяснил я. – Одна из них – мой ботинок.

– Ботинок? – воскликнул Брут. – Какое отношение имеет твой ботинок к тому, что Джон Коффи убил или не убивал этих двух девочек?

– Я снял свой ботинок и передал ему вчера, – сказал я – Это было после казни, когда все немного улеглось. Я протянул ботинок через решетку, и он взял его своей огромной рукой. Я попросил завязать шнурки. Мне нужно было убедиться, ведь все наши «проблемные дети» обычно ходят в шлепанцах, а человек, который действительно хочет покончить с собой, может сделать это с помощью шнурков, если поставит такую цель. Об этом мы все знаем.