Зеленые холмы Калифорнии
Шрифт:
Ну вот, кажется, обыскала все. Сюрпризом для меня явилось лишь то, что на сей раз она не порвала приглашение, а спрятала в стол. Неужто вдруг захотела в Америку и только из альтруизма отказывается, чтобы я могла полечиться в Марианских Лазнях? Меня эта мысль тронула до слез. А на шкафу валяются уже три скомканных письма. Давненько мы не делали генеральную уборку.
Зазвонил телефон. Бухгалтерша с нашей радиостанции.
– Леокадия Петровна, приезжайте денежки получать. Последний раз в руки даем.
– То есть как? – испугалась я.
– Дальше на карточку переводить будем.
– А у меня нет карточки.
– Сделаем, не проблема. Как раз и заявление напишете. Кстати, придумайте заранее какое-нибудь слово, не меньше семи букв.
– Зачем? Какое еще слово?
– Кодовое, только никому не говорите. И такое, чтобы не забыть. Все, миленькая, я вас жду с двенадцати до четырех.
Кодовое слово из семи букв? Такое, чтобы не забыть? Ариадна, чего проще! Единственная дочь, которая так бездарно, нелепо, жестоко устроила свою жизнь, сломав разом жизнь дочери и матери. Когда она упорхнула за океан, мне было всего сорок шесть, по нашим временам – не возраст. Но она думала только о себе. И что? Чего ради были все эти жертвы? Чего она там достигла, в своей Америке? Сделала карьеру? Нет. Устроила личную жизнь? Тоже нет. Менять мужиков как перчатки можно и здесь. И, по-видимому, с каждым годом шансов у нее все меньше, Дура, жестокая эгоистичная дура. И это я виновата, я воспитала ее такой. Нет, я ее такой не воспитывала. Я старалась привить ей… Ах, да какая разница теперь, что я там старалась ей привить… Как говорится, что выросло, то выросло. Теперь главное – не упустить Стаську. Но почему же все-таки она не выбросила приглашение?
Ненавижу нововведения, вроде зарплаты на карточках, электронных пропусков и прочей дребедени, хотя радиослушатели считают меня вполне современной и, как выражается Стаська, «суперпродвинутой бабкой». Всю жизнь смолоду я проработала диктором Всесоюзного радио, а потом наша профессия «принакрылась медным тазом». А надо было на что-то жить и растить Стаську. Тогда я стала репетитором, подтягивала по русскому языку безграмотных компьютерных детей. Иногда мне хотелось убить этих долдонов или самой удавиться, и я твердо решила ни за что не заводить в доме компьютер, чтобы Стаська научилась читать и писать как нормальный ребенок, хотя, конечно, она клянчила и канючила, но я отвечала, что у меня просто нет денег. С тех пор я приучилась скрывать от нее часть своих заработков, чтобы она привыкла соразмерять запросы и желания с реальными возможностями, и кажется, мне это удалось. Не то чтобы я купалась в деньгах, какое там, но все же она считала и считает, что я зарабатываю несколько меньше, чем на самом деле. Иногда, правда, я устраиваю ей сюрпризы – дарю хорошие вещи, вожу куда-нибудь на отдых, но у меня всегда есть «заначка» на черный день. Ах да, я отвлеклась. Работу репетитора я ненавидела, но жить-то надо. И вдруг… Бывают в моей жизни такие прекрасные «вдруг»! Мне позвонила одна моя приятельница и бывшая коллега и с искренним возмущением сообщила, что ей, известному диктору, предложили черт знает что. А именно – вести передачу на молодежном канале, и не просто так, а на сленге.
– Можешь себе представить, я должна была говорить: «Элвис Пресли откинул копыта в таком-то году…» Как тебе такое нравится?
– И ты отказалась? – с замиранием сердца спросила я.
– А ты полагаешь, я могу так низко пасть? Разумеется, отказалась. А ты бы согласилась?
– Я бы с превеликой радостью!
– Ты с ума сошла!
– А чем это хуже ликующих репортажей об успехах советской промышленности или сельского хозяйства? По крайней мере Элвис Пресли и в самом деле откинул копыта. Это правда, и ничего, кроме правды. А уж в каких выражениях сообщать эту правду, мне абсолютно все равно. Хоть в матерных. Умоляю, сведи меня с этими людьми.
Несмотря на неподдельное возмущение, просьбу мою она выполнила. И я своим глубоким, поставленным в Школе-студии МХАТ голосом стала произносить в эфире весьма причудливые сленговые тексты, которые поначалу редактору даже приходилось мне переводить. Но меня это только забавляло. Моя закадычная подруга Натэлла чуть не врезалась в столб, когда в машине услыхала по радио, как я читаю этот текст. У нее случилась форменная истерика от хохота. Зато мой братец Гера позвонил вечером и сказал:
– Лёка, передай своим патронам, что это гениальный ход! У них большое будущее. Мои студенты в диком восторге. Торчат и тащатся.
Вот так я вернулась к любимой профессии и, должна сказать, полюбила ее еще больше. Теперь я зачастую сама пишу свои тексты, черпая новые словечки и обороты из лексикона внучки и ее окружения.
Наша студия располагается в здании бывшего заводского профилактория, а недавно в это же здание въехал новый дециметровый телеканал и во дворе стало так тесно, что даже пешком пройти проблема, не то что припарковаться. За мной всегда присылают машину, и шофер Вася, въезжая во двор, матерится так виртуозно, что я только диву даюсь. У меня даже создается впечатление, что он своими матюгами разгоняет плотные ряды машин, так что ему удается каким-то образом вклиниваться между ними.
– Ты уж извини, мать, но без этого разве ж по Москве проедешь?
Я только смеюсь в ответ. Он хороший парень, Вася. А в борьбе с московскими пробками все средства хороши. Например Натэлла, женщина с тонким музыкальным вкусом, однажды повергла меня в шок. Мы с ней попали как-то в пробку на Ленинградском проспекте, она тяжело вздохнула, поменяла диск в магнитофоне и вдруг врубила Верку Сердючку. Я чуть из машины не выпала, а подруга объяснила:
– Понимаешь, при пробках помогает, как это ни дико! Вот, смотри, что я говорила!
И в самом деле, пробка начала рассасываться!
– Но как тебе в голову пришло такое купить? – полюбопытствовала я.
– Это не мне, а Датико. Датико был ее любимым племянником.
Я хотела было посоветовать этот способ Васе, но потом решила, что его виртуозный мат для меня приятнее.
Зарплату у нас выдают в конвертах. Вскрыв его, я обнаружила некоторую прибавку. Приятный сюрприз.
– Ошибки нет? – поинтересовалась я на всякий случай.
– Нет-нет, все правильно, – успокоила меня бухгалтерша.
Надо бы чем-то порадовать Стаську, но угодить ей сложно, тем более что Ариадна заваливает ее тряпками, очевидно полагая их достойной заменой материнской любви. И я купила внучке коробку ее любимых конфет «Рафаэлло». Обожаю смотреть, как она их ест. Это целый ритуал. Ни чаю, ни кофе. Она садится в кресло, кладет свои длиннющие ноги на пуфик, двумя пальчиками берет конфету из коробки, подносит ко рту, потом, словно опомнившись, осматривает ее со всех сторон, нюхает, откусывает половину, закрывает глаза и долго-долго мнет языком во рту, наконец громко выдыхает: «Кайф!» – и бросает в рот вторую половину, но уже не смакует, а быстро проглатывает и облизывает пальцы. Интересно, что любые другие конфеты она ест только с чаем и без всяких фокусов. Как-то я ее спросила, почему, но она только плечами пожала:
– Понятия не имею.
Не успела я войти в квартиру, как позвонила Стаськина классная руководительница:
– Леокадия Петровна, прошу вас выбрать время и зайти в школу.
– Что-то случилось? – перепугалась я.
– Пока нет, но поведение Станиславы… Да и вообще, учебный год только начался и еще можно кое-что сделать… Как-никак выпускной класс.
– Но она же хорошо учится!
– Она стала много пропускать, и, думаю, вы не всегда в курсе.
– Прогуливает?
– Да!