Зеленый берег
Шрифт:
Человек противоречиво устроен. В молодости он делает заявку на обладание в жизни очень многим. С другой стороны, бывает доволен и весьма скромными своими; достижениями, радуется, как ребенок, и кажется ему, что все вокруг него озарено каким-то особым светом. Нечто подобное происходило и с Гаухар. Она понимала, что служит своему делу скромно и честно.
Успехи ее не так уж велики. И все же сколько торжественности вот в этих минутах….
Ровно в десять она намеренно широко откроет дверь класса. Какое-то мгновение помедлит на пороге, потом войдет. И, еще помедлив, сдержанно и в то же время тепло скажет: «Здравствуйте, ребята!» Они дружно встанут, разноголосым хором ответят: «Здравствуйте!» И будут стоять. До той секунды будут стоять не
Вот какие, мечты временами посещают Гаухар, когда она входит в класс. И эти минуты кажутся ей самыми яркими, самыми счастливо-торжественными, какие только возможно пережить человеку.
Так и проходят день за днем… Вчера дети, притихнув, слушали рассказ Гаухар, открывавший им новое чудо. Это был рассказ о полете в космос. Сегодня ребята решают арифметические задачи. Посмотрите, как они сосредоточены. У одних голова склонена к плечу, другие беззвучно шевелят губами. И почти у всех на пальцах следы чернил. Те, кто решил задачу, не преминут подтолкнуть соседа локтем или дернуть за волосы.
Справа, у окошка, сидит любимец Гаухар — Юлдаш. Она хорошо знает: уделять особое внимание кому-либо из учеников непедагогично. Но что можно поделать с собой? Конечно, она не дает никаких послаблений Юлдашу в учебе. Это было бы прежде всего вредно для самого мальчика. Но своих чувств к Юлдашу она не может превозмочь. Ну только взгляните на этого проказника: смышлено-лукавый черный глаз то и дело косит через окно на улицу; другой «сторожит» своего собрата, часто поглядывает на учительницу. Лицо у Юлдаша вроде бы смешливое, но в одно мгновение делается серьезным. На вопросы мальчик отвечает без запинки, одна беда у него — неряшлив: и костюмчик в пятнах, руки плохо вымыты. Летом Гаухар довольно часто привозит Юлдаша на дачу. Усадит где-нибудь на освещенном месте и рисует. Потом ведет к столу, угощает Обедом или чаем.
Гаухар стала выделять Юлдаша со второго года учебы. В первом классе все мальчики и девочки были для нее «на одно лицо». Потом каждый обрел свою индивидуальность. У тридцати шести ребят оказалось тридцать шесть разных характеров. Вот и подбери ключ к их душам! Иногда Гаухар уставала от этих поисков, но никогда не прекращала их. Все же это было очень увлекательно — каждый день открывать нечто новое в складывающихся характерах ребят. Может быть, сама Гаухар обладала счастливым складом души, но ребята никогда не надоедали ей, не раздражали. Неисчерпанную любовь к собственному ребенку она как бы делила между школьниками.
Уже середина сентября, а Гаухар и Джагфар все еще живут на даче. Езда на машине в два конца отнимает у них совсем не много времени. Дни стоят погожие, теплые. В дороге приятно смотреть на осенние яркие краски.
Тетради школьников Гаухар, как правило, проверяет на даче. Людей на берегу Волги осталось теперь мало, ничто тебя не отвлекает, — занимаешься у открытого окна, освещенного заходящим солнцем, на душе тихо, спокойно. Иногда, оторвавшись от тетрадей, обопрешься о локоть, незаметно погрузишься в думы. Вечерняя Волга располагает к размышлениям и мечтам. Это уж закон — некоторые семьи из поколения в поколение живут на берегу Волги, но никогда не скажут, что им примелькались красоты реки. Что ни день — Волга и летом, и зимой открывает новые красоты. На реке не бывает скучно. Иногда кажется, что река — это какая-то особая «вторая» жизнь в природе, и она столь же бесконечна, неисчерпаема, как и жизнь «первая». Волга принимает множество различных окрасок и оттенков, в зависимости от погоды, от настроения человека. В бездонных глубинах души она будит до сих пор не ведомые мысли и чувства. Вдруг подумаешь: «Смотри-ка, я и не подозревал, что за мной водится такое, что я способен на столь глубокие переживания».
В такие минуты Гаухар сидит как очарованная. Иногда ей хочется громко петь, смеяться. А порой откуда-то нахлынет тихая грусть, но это не страшно, даже приятно. Страшновато бывает в другие, к счастью, редкие минуты, когда начинает казаться, что до сих пор ты жил напрасно, совсем не так, как надо. И вдруг спохватишься; «Ничего, еще не поздно, не все потеряно. Можно начать по-другому». Главное — нельзя понять; что за причины порождают это душевное состояние. Вот какой и таинственной, колдовской силой обладает большая река. Волжанам не в новинку эта сила, они знают ее.
Иногда Гаухар кажется, что она по-своему может объяснить эту смену настроений. Река тут ни при чем. Река только сопутствует душевным переживаниям. Должно быть, просто молодость бродит в душе, как неустоявшееся вино. Вероятно, это неизбежно: мечты молодости вступают в противоречие с реальными возможностями. Это и порождает тоску по несбыточному. Впрочем, как знать… Ведь и старики соглашаются; «В реке есть что-то такое…» Спросишь: «Что именно?» — а они в ответ только качают головой.
Джагфару, кажется, не свойственно видеть в природе некоторую загадочность. В предвечерний час он, надев пижаму, сидит, уткнувшись в какую-нибудь техническую книжку, или возится со своей машиной, не мозоля глаза Гаухар. Если же заметит, что жена вдруг загрустила, чем-то расстроена, он подойдет, расскажет что-нибудь занятное, отвлекающее; бывает, рассмешит анекдотом и сам сдержанно посмеется — это тоже помогает. Ему и грубого слова не скажешь, и оттолкнуть не сможешь, — отстань, мол, не до тебя, — неречистый Джагфар многое знает, многое видит.
Сегодня в сумерки выпали какие-то особые минуты. Джагфар пробыл у окна, рядом с женой, дольше обычного. Настроение было на редкость благостное. Сидели в какой-то тихой задумчивости. Уже стемнело. Но свет не зажигали. Сидели, прижавшись друг к другу, не хотелось пошевелиться. Было им тепло и уютно. Джагфар первым поднялся с места. — Вот те на! Я и позабыл, что поставил на кухне чайник. Сейчас принесу, если не выкипел.
Гаухар тоже встала, зажгла свет. Взгляд ее упал на неоконченный этюд. Это был портрет все того же Юлдаша. Кажется, она уже начала улавливать своеобразие этого мальчика: его живое изменчивое лицо, смешливость и лукавство во взгляде, способность становиться вдруг по-взрослому серьезным.
Не надо только торопиться. Кто знает, придет время — специалисты заметят портрет. О художнице Гаухар заговорят, напишут статьи…
Вопреки обычной своей скромности, так мечтала Гаухар, пока муж собирал на стол. Чай пили долго. Гаухар была очень оживлена, много смеялась. Смех вырывался у нее непосредственно, заразительно, в нем не было ни кокетства, ни принужденности. Это особенно нравилось Джагфару. У него доставало ума, чтоб понять: так может смеяться чистый, бесхитростный человек.
«Впереди нерабочий день — воскресенье. Надо будет отметить окончание дачного сезона, пригласить гостей», — думалось Джагфару за чаем. Он скажет об этом Гаухар только утром, в машине, не стоит заранее морочить ей голову. Как всякая женщина, она сейчас же взволнуется, начнет строить слишком громоздкий план приема гостей, пожалуй, и заснуть не даст. А скажешь неожиданно — ей и мудрить некогда.
Утром Гаухар, как обычно, проснулась раньше мужа. X Тихо, чтобы не, потревожить его, вышла во двор. Кажется, и сегодня день будет теплый, тихий. Как тут выдержать, не искупаться. Ведь уже несколько дней не плескалась в реке. За чем же дело стало? Набросила полотенце на плечо, захватила резиновую шапочку, и вышла из дому.
На берегу она, как всегда, загляделась на Волгу. Наверное, вода уже похолодела, но, право, никак не хочется этому верить: и трава как будто не сильно пожухла, и солнце просто в шутку ленится — не пылает, как летом. На реке прибавилось отмелей, вон сколько новых островков появилось. А вода и в самом деле холодная. Но Гаухар безбоязненно окунулась, быстро поплыла. Все же было знобко. Она повернула к берегу. Только когда растерлась и оделась, тело начало гореть. По дороге к дому окончательно согрелась.