Зелёный ужас.
Шрифт:
— Здесь, по-видимому, запрещен проход, — раздался хриплый голос, и на дорогу вышел мужчина.
Незнакомец попытался проговорить это весело и приветливо, как бы желая сгладить впечатление, которое должна была произвести его внешность.
Ему можно было дать и пятьдесят, и шестьдесят лет. Костюм его, несомненно сшитый хорошим портным, был изодран и испачкан, сорочка неописуемо грязна, но это не мешало незнакомцу носить крахмальный воротник. Галстук был засален, но в нем красовалась камея.
Китсон обратил внимание на его лицо. В этих лишенных блеска глазах, смотревших из-под
— По-видимому, мне запрещено здесь ходить! Великое небо! Мне запрещено — очень странно! — он хрипло расхохотался и изверг ноток ругательств. Такого сквернословия адвокат не слышал за всю свою жизнь.
— Прошу извинить меня, — неожиданно проговорил незнакомец и замолчал так же неожиданно, как и заговорил.
— Если не ошибаюсь, вы человек общества? В таком случае вам будет понятно, что творится с джентльменом, когда его постигает огорчение…
Он пошарил в жилетном кармане и, вытащив монокль в черной оправе, вставил его в глаз. В этой человеческой развалине было что-,то, вызывавшее в адвокате совершенно непроизвольное и необъяснимое отвращение.
— Проход воспрещен, милосердное небо! — в голосе его звучала злоба. — Боже! Если бы это было в моей власти, я кое-кому перерезал бы глотку и выколол глаза раскаленной иглой… раскаленной иглой… Я бы заживо сварил их, заживо!..
Адвокат, не проронивший пока ни слова, больше не мог сдерживать себя.
— Что вам угодно? — заговорил он. — Вы находитесь в частных владениях и постарайтесь поскорее убраться отсюда.
Незнакомец удивленно посмотрел на него и расхохотался.
— Проход воспрещен, — ухмыльнулся он. — Воспрещен! Ну что ж, — ваш покорный слуга, сэр! — он сорвал со своей головы котелок, взмахнул им и снова углубился в заросли. Адвокат успел заметить, что незнакомец совершенно лыс.
Первой мыслью Китсона было последовать за незнакомцем, потому что тот пошел в противоположном от границы имения направлении. Но Китсон помнил о важности возложенного на него поручения и поспешил к аптекарю. На обратном пути он огляделся по сторонам, но незнакомца не было. Адвокат задумался над тем, кем мог бы быть этот повстречавшийся ему человек. «Какой-нибудь опустившийся субъект, — решил он, — сохранивший воспоминание о прежней, лучшей жизни и обозленный на всех людей».
Китсон отсутствовал около часа. Когда он появился у больного, врач по-прежнему сидел у окна.
— Как он? — спросил адвокат и передал ему лекарства.
— Все так же. У него был припадок. Вы принесли стрихнин? Вы даже не представляете, как я вам благодарен.
— Скажите откровенно, доктор, есть надежда на благоприятный исход?
Доктор Гардинг пожал плечами.
— По совести говоря, я не надеюсь, что он придет в сознание.
— Боже!
Слова врача ужаснули Китсона. В своем неведении он предполагал, что до печального конца пройдут недели, быть может, месяцы.
— Не придет в сознание? — повторил он и прошел в комнату, где умирал его друг. Врач последовал за ним.
Джон Миллинборн лежал на спине. Глаза были закрыты, лицо мертвенно бледно. Большие руки покоились на шее, рубашка разорвана на груди. Оба окна в комнате были раскрыты, и легкий ветерок колыхал занавески. Адвокат встал у изголовья, глаза его наполнились слезами, и он положил руку на пылающую голову друга.
— Джон, Джон, — прошептал он и отошел к окну. Перед ним была мирная красивая картина. Над зеленеющими полями по направлению к морю летел аэроплан. Вдали на лугу белели стада. На клумбах перед окном благоухали красные, золотистые и белые цветы.
Китсон подумал о девушке — о той, которая находилась в родстве с Миллинборном и о которой никто, кроме него, не знал. Какое применение найдет она миллионам, которые ей суждено унаследовать?
Он вспомнил о странной встрече в роще. Первым его желанием было рассказать об этом врачу, но он передумал. Он осмотрел спальню больного. Ничто не изменилось за время его отсутствия. Джон Миллинборн по-прежнему был без сознания.
— Джим! Джим! — вдруг услышал он голос Джона Миллинборна… Китсон стремительно бросился к другу
Врач тоже бросился к умирающему.
Миллинборн приподнялся, глаза его широко раскрылись.
— Джим, он…
Его голова опустилась на грудь, и врач бережно уложил его на подушки.
— Что с тобой, Джон? Скажи, дорогой…
— Боюсь, что это конец, — сказал Гардинг, оправляя простыни.
— Он мертв? — испуганно прошептал Китсон.
— Нет, но… — и он сделал Китсону знак выйти в соседнюю комнату.
— Странно… кто бы это мог быть?
Врач указал на окно. Китсон увидел человека, быстро бежавшего по клумбам. Китсон узнал его. Это был повстречавшийся ему незнакомец. Этот неряшливо одетый человек бежал, охваченный ужасом.
— Откуда он взялся? Кто он?
Лицо врача было мертвенно бледно — он был сильно напуган. Казалось, что и он подозревал в бегстве незнакомца какой-то ужасный смысл.
Китсон вернулся в комнату умирающего и застыл на пороге. С кровати стекали капли чего-то красного. Китсон стиснул зубы и приблизился к другу. Сделав-волевое усилие, он сорвал с него одеяло и застыл в оцепенении: в боку Джона Миллинборна торчала рукоятка кинжала.
2
Приёмная доктора Гардинга находилась в одном из четырех помещений нижнего этажа Крооман-хауса. Это здание, выстроенное каким-то филантропом, предназначалось представителям свободных профессий, нуждавшимся в небольших помещениях; для них расположение этого дома имело особое значение: дом стоял недалеко от Оксфорд-стрит. Квартирки здесь сдавались за небольшую плату. Как и большинство филантропов, владелец дома вскоре забыл о своей затее и продал творение новому хозяину.
Дом попал в руки какого-то синдиката, а затем во владение какой-то дамы, начавшей с того, что она выселила всех неугодных ей, обставила квартиры мебелью и сдала их платежеспособным и не внушавшим подозрения жильцам. Постепенно репутация крооманского дома, пошатнувшаяся за время пребывания его в руках синдиката, не считавшегося в погоне за доходами ни с чем, снова восстановилась.