Зелменяне
Шрифт:
Дядя Юда положил письмецо в карман — для надобности…
Молочник также передал ему устно, что бабушка Бася чувствует себя что-то не совсем здоровой (как ни странно, бабушка Бася все еще не умерла!).
Колхозники стояли вокруг дяди Юды и ждали, чтобы он сам рассказал о своем происхождении. Но дядя Юда все еще пытался отрицать, что имеет отношение к Зелменовым — он даже приводил доказательства, — но вдруг все это ему надоело, и он, рассерженный, пошел к своим птицам, хотя никто его не обижал.
С курами он успел
Зима. Иногда ночами бродит тощий волк по равнинам. Крестьяне уже приготовили для него волчью яму в поле, но он, этот волк, показывается только в середине ночи, у горизонта, подолгу рыщет среди снежных сугробов, а потом исчезает в запорошенном лесу.
«Красный плуг» лежит среди своих занесенных снегом садов и дышит хлевами, теплым навозом из-под широкогрудых коров, кислым запахом мокрых подойников.
Сияющая тишина стынет над далекими, сверкающими верстами.
Снег, снег и снег.
Дядя Юда иногда и в деревню заглянет. Там знают, что это новый колхозник, который играет на скрипке. Он прогуливается по селу, заложив руки за спину, и, близоруко щурясь, по-хозяйски заглядывает в крестьянские дворы. Дядя Юда здесь свой человек. Он даже успел найти себе товарища — старого крестьянина-гончара.
В теплой хате у синих оконцев сидят дядя Юда и гончар и беседуют о разных разностях.
— В Москве, — рассказывает дядя Юда, — уже делают живых кур из ваты.
— Враки, — говорит гончар.
— Машина такая есть, — продолжает дядя Юда.
— А душа у них из какой материи? — спрашивает гончар.
— Из электричества, — говорит дядя Юда.
— Таких кур я не пущу на свой порог, — говорит гончар.
— Ну и правильно, — отвечает дядя Юда.
Снег, снег и снег.
Дядя Юда и гончар — как две зимующие под снегом редьки. Они на редкость любят друг друга. Бывает, что гончар приходит к дяде Юде с ответным визитом, — тогда они садятся в курятнике и щупают кур…
Это хороший отдых.
Вообще, у дяди Юды дела пошли хорошо, и однажды, когда к нему пришел гончар, дядя даже широко улыбнулся. Это было странное зрелище: глаза закрылись, морщинки разбежались по всему лицу, он раскрыл рот и обнажил десну с торчащим в ней единственным зубом.
По этой улыбке видно было, что дядя Юда наконец нашел свое успокоение. Но к сожалению, ненадолго. Случилось несчастье, которое никто не мог предвидеть, и дядя Юда вдруг поседел за одну ночь.
В деревне была гулянка. Дядю Юду пригласили играть на скрипке. Гончар пришел в «Красный
Друзья выглядели как два старых веника, впрочем, смеяться тут не над чем.
В этот вечер дядя Юда был в ударе. Его поставили на стол, и он играл. Играл так, что хватало за душу.
Потом выпили немного.
Гончар как только пригубит, так засыпает. А дядя Юда все играл. Деревенские парочки плясали, как всегда: сначала в доме, потом в сенях, потом черт знает где.
Дядя Юда играл с остервенением. Увидев, что в доме никого больше нет, он вышел играть на улицу.
Снег, снег и снег.
Снег светлее огня. Луна выплывает из-под снега. Тихо. Гладко выстроганные поля без единого пятнышка. Крест, а возле него на чистом снегу короткая, аккуратная тень. Одна звезда, крупнее и холоднее других, висит над застывшими полями.
Дядя Юда ступает, неуклюже вскидывая ноги, и все играет, играет и играет. Луна тяжелит шапку. Вдруг нога куда-то провалилась, все кругом вздрогнуло, перекувыркнулось, и он упал под снег.
Дядя Юда сразу протрезвился, заворочался и почуял сырую, промерзшую землю. Он стал нащупывать около себя очки. В темноте, недалеко от него, блуждали два фосфорических огонька. Стоял тяжкий дух — пахло шкурой.
Но куда попал дядя Юда?
Понемногу глаза его различили в темном углу волка на задних лапах.
На рассвете дядю Юду вытащили из волчьей ямы с поседевшей бородкой.
А гончар, конечно, умер.
Письмо из Владивостока
«Мои дорогие родители!
Извините меня за то, что долго не писал, — просто не было времени. Мы так загружены работой, я и Тонька, что о вас, мои дорогие, совсем забываем. Но теперь мы будем писать чаще.
Я здесь ближе познакомился с Тонькой, так как я на ней, как это говорится на вашем языке, женился. Она интересная дивчина, преданная телом и душой делу социалистического строительства. От мелкобуржуазного индивидуализма она уже почти освободилась. Я верю, что в процессе работы она окончательно выровняется и мы получим в ее лице настоящего, классово выдержанного работника на хозяйственном фронте.
Мои милые, энтузиазм рабочего класса велик — это заметно во всех областях нашего строительства. Но надо признать, что инициатива трудящихся не всегда поддерживается надлежащим образом и множество миллионов, если не миллиардов, пропадают для государства.
Вы спрашиваете меня, что я делаю и накопил ли я уже немного денег? Мои наивные, наивные родители, о чем только вы, сидя там, думаете! Я уехал из дома не затем, чтобы копить деньги. Я прибыл сюда, чтобы стать на одном из ответственнейших участков строительного фронта — на культурном фронте.