Землемер
Шрифт:
Поручив Джипу известить меня о прибытии «Орла», как только он увидит его, я, не беспокоясь, мог посвятить последние минуты перед отъездом разговору с родными.
— Мне было бы очень приятно съездить к старой миссис Вондэр-Гейзен, — сказала мне матушка, — это одна из наших родственниц, к которой я очень хорошо расположена. С воспоминанием о ней связывается в памяти моей воспоминание об ужасной ночи, проведенной на берегу реки. Я говорила когда-то об этом.
Сказав это, матушка бросила печальный взор на генерала, который ответил
— Не худо было бы, Аннекс, — сказал мой отец, — если бы майор посетил могилу бедного Гурта, чтобы узнать, сохранился ли над ней камень. Быть может, памятник и разрушен. Я там не был с 1768 года.
Все это мой отец говорил так тихо, чтобы слов его не могла слышать тетушка Мэри. Но хоть генерал и говорил тихо, однако его подслушал полковник Дирк Фоллок, потому что спустя несколько минут он спросил:
— А что стало с могилой лорда Гове?
— О, колония позаботилась о ней. Ее скрыли, кажется, в церкви святого Петра. Об этом памятнике беспокоиться нечего; но мне хотелось бы узнать о могиле Гурта.
— Сколько перемен произошло в Олбани с тех пор, как мы были там еще в своей молодости, — сказала задумчиво маменька, — скольких нет уже в живых!
— Что ж делать, мой друг? Время уходит, а вместе с собой уводит и нас. Надо благодарить Бога за то, что наше семейство осталось довольно многочисленно после этих долгих и кровавых войн.
На лице матушки выразилось внутреннее волнение; я уверен, что в эту минуту она благодарила Провидение за нашу жизнь.
— Пиши нам как можно чаще, — сказала мне матушка после долгого молчания. — Теперь, в мирное время, все сообщения свободны.
— Говорят, сестрица Аннекс (так называл мою мать полковник Дирк Фоллок, когда из чужих никого не было), говорят, что письма будут доставляться три раза в неделю между Олбани и Нью-Йорком. Как велики, как важны последствия нашей славной победы!
— Но как же будут приходить письма из Равенснеста в Олбани?
— Будут случаи. Мне говорили, что большая толпа янки придет сюда летом, так что доставить могут и они, — сказал я.
— Не слишком доверяйте им! — пробормотал полковник Фоллок, который не очень жаловал их. — Вспомните, как они поступили с некоторыми из наших родственников!
— Да, — сказал мой отец, набивая трубку, — они могли бы показать себя в то время более справедливыми, но кто же в жизни не претерпел от предрассудков? Этого не избежал даже Вашингтон.
— Вот великий человек! — вскричал с жаром полковник Дирк. — Истинно великий человек!
— Никто и не говорил обратного, полковник. Но не прикажете ли что-нибудь передать от вас старому вашему товарищу Эндрю Койемансу? Вот уже год, как он в Мусридже и, наверное, многое успел в работе.
— Да, если не взял только себе в помощники кого-нибудь из янки, — сказал с беспокойством полковник. — Если хоть одна из этих пиявок будет на наших землях, нечего ждать хорошего.
— Будь спокоен! Эндрю не
— Знаю, знаю. Да, кстати, не забудьте, Мордаунт, как только приедете туда, отмерить пятьсот акров хорошей земли для вашей сестры Аннекс и пятьсот для Кэт. Как только вы это выполните, мы с генералом подпишем акт на законное владение этими участками.
— Благодарю, Дирк! — сказал с чувством мой отец. — Я не хочу отказываться от того, что ты так искренне предлагаешь.
— Конечно, эта земля ничего не стоит сейчас, но позже она будет цениться. А ведь надо было бы подарить и Эндрю ферму за все его труды?
— Конечно же! — сказал с живостью мой отец. — Несколько сот акров смогут полностью обеспечить его на всю жизнь. Тебе пришла прекрасная мысль, Дирк, я очень благодарен тебе за нее. Пусть Мордаунт выберет сам.
— Вы забываете, что землемер, как капитан, получил или получит непременно участок земли. Да и что он будет делать с землей? Разве только мерить ее. Он лучше просидит голодным, чем начнет пахать землю под картофель.
— У Эндрю было три невольника, когда он был с нами: мужчина, женщина и девушка, — возразил мой отец. — Он никогда не соглашался продавать их, ни за какую цену, несмотря на свое бедственное состояние:
«Это Койемансы, говорил он всегда, они не разлучатся со мной». Я уверен, что эти невольники и сейчас с ним, ты, вероятно, найдешь где-нибудь их лагерь.
— Вот приятная для меня новость! Значит, мне придется жить там так же, как в походное время. Я непременно возьму с собой мою флейту, потому что, если верить только Присцилле Бэйярд, я должен встретить там чудо в лице Урсулы, племянницы Эндрю, о которой он так часто говорил. Вы, без сомнения, помните?
— Как же! За здоровье этой Урсулы каждый день пили в нашем полку, хотя никто из офицеров и в глаза ее не видел.
Случайно повернув голову, я заметил, что глаза маменьки с любопытством были устремлены на меня.
— Разве Присцилла знакома с племянницей землемера? — спросила она, когда заметила, что я обратил на нее внимание.
— Даже очень близко, оказывается, они большие друзья.
— Странно, — сказала маменька, слегка улыбнувшись. — Между ними так велико расстояние…
— А мне кажется, что его вовсе не существует.
Мисс Бэйярд сказала, что Урсула во многом гораздо выше ее.
— Неужели?.. Племянница землемера!
— Да. Но, заметьте, что землемер не принадлежит к числу простых людей. Он из очень почтенной фамилии, хотя и не получил образования. Конечно, теперь не то время, когда можно было занимать почетное место и не уметь подписывать своего имени. Но на Эндрю и Урсулу нужно смотреть иначе.., я очень рад, что с ними проведу лето… Что это?.. Джеп делал мне знаки… Итак, мне пора расстаться с вами.., а как приятно здесь, под этой липой… с вами.., но, что же делать!.. Скоро наступит осень, и я снова увижусь с вами!..