Земля 2.0 (сборник)

Злотников Роман Валерьевич

– Что ты делаешь, болван? – зашипел на меня Яков. – Это его мозги!

Я поспешно отдернул руку от страшной находки и вытер палец о рясу. Брат Яков прошел вперед, пихнув меня плечом. Маттео и Жан Батист взяли с двух сторон и осторожно перевернули изломанное, тряпичное тело. Я опустился на колени, воздух Марса для меня вдруг стал снова мертвым: гортань сжало стальным обручем.

– Что ж, Михаил-Михаил… – сокрушенно проговорил Аллоизий. – Выходит, ты стал первым нашим святым… Такова Божья воля…

После этих слов я уже не мог сдерживать рыданий. Меня

трясло, слезы были горячи, словно лава, и обжигали щеки, рот заполнила тягучая слюна, а из горла вырывались нечленораздельные возгласы, которые могло издавать скорее умирающее животное, чем человек.

– Франциск! Принеси носилки! – потребовал Яков. – Франциск, ты слышишь, что тебе говорят?

Мой добрый Яков дал мне несложное задание, чтоб я не утонул в пучине горя и безумия. Я с благодарностью ухватился за протянутую руку помощи.

Брат Михаил мертв, а Маттео вместе с Жаном Батистом копают ему могилу. Тело лежит на верстаке под пластиковой крышей мастерской. Чтобы скрыть увечья, покойника с ног до головы спеленали светоотражающей пленкой со «Святого Тибальда». Професс пытается написать проповедь, чтобы прочесть ее во время погребения, но не находит слов…

С трудом верилось, что все это происходит на самом деле.

Безусловно, брат Михаил страдал. Его основная работа закончилась, когда «Святой Тибальд» благополучно приземлился и выпустил трапы. Брат Михаил был частью корабля, но корабль мертв, и никогда не взлетит.

Пилот нам больше не требовался, но мы нуждались в инженерных знаниях брата Михаила, мы нуждались в его вере, в его спокойном, как тихая река, нраве и ласковой улыбке.

Мы и в мыслях не могли допустить, что брат Михаил пошел на тяжкий грех самоубийства. Скорее всего произошел несчастный случай.

Я поднялся на вершину Отца вместе с Томашем и Аллоизием. Неровная скальная площадка размерами десять на пятнадцать метров – вот отсюда наш брат отправился в свой последний полет.

Вот крест с окрашенной свежей золотистой краской верхней частью. Вот приставленная к поперечине креста лестница. Вот пятно растекшейся краски. У подножья креста на пыльных камнях лежит кисть.

Я смотрел на это все, и глаза мои застилали слезы.

Томаш подошел к лестнице, проверил, насколько та устойчиво стоит. Все было закреплено на славу, брат Михаил любил основательность. Качнуться лестница не могла, но даже если бы Михаил упал с нее, до края скалы оставалось не менее четырех-пяти метров.

Аллоизий склонился над камнями, его цепкий взгляд подмечал малейшие детали. Вот глубокий след на мелком щебне; тут и там на камнях – едва заметные золотистые полосы, будто кто-то вскользь коснулся кистью.

Томаш подошел к краю скалы и поглядел вниз. Ветер с силой трепал его редкие бесцветные волосы.

– Быть может, Михаил захотел полюбоваться видом, и у него закружилась голова, – предположил он.

…Мы отслужили мессу в недостроенном храме перед недостроенным алтарем. У нас не было дерева, чтобы сделать гроб. Брата Михаила, не вынимая из пленки, положили в грубо

собранный ящик из обрезков пластиковой кровли и отнесли к месту погребения на дальней стороне пустыря, примыкающего к горе Святого Духа.

Положа руку на сердце, я не помню, что говорил у могилы професс Габриель. Жан Батист сначала сильно закашлялся, а потом потерял сознание; у него началась рвота. Яков на месте оказал первую помощь, а я помог перенести Жана Батиста в лазарет.

Во время очередного сеанса связи професс поведал скорбные новости Ватикану.

– Генерал шлет нам искренние соболезнования, – сообщил он, когда мы поминали усопшего красной жидкостью на порошковой основе, имеющей очень отдаленное сходство с вином. – Чтобы укрепить наш дух, генерал передал, что с благословения Верховного понтифика ведется подготовка следующей экспедиции: верующие начали сбор пожертвований на строительство второго марсианского корабля!

На поминальном столе также были помидоры моего первого урожая.

Шел сто девятнадцатый сол. По графику я должен был посвятить его сбору биологических образцов в предгорьях. Время выпало удачное, поскольку накануне прошел дождь, и дюны ожили. С собой у меня был посох путника и рюкзак с пластиковыми контейнерами для моих находок.

Брат Яков дал названия многим растениям и грибам, но десятки видов оставались пока что безымянными, а тысячи – до сих пор неоткрытыми. Грязно-желтые цветы, похожие на крошечные ветряки, на высоких и ломких колючих стеблях – это пряные крестоцветы. Мелкие серо-голубые кругляши с мохнатой коричневой листвой – это слезы Магдалины. Розовые образования, похожие на друзы, но нежные на ощупь – это кровь Ареса. Над дюнами висели тучи песчаной мошкары, а более крупную живность я скорее всего распугал кашлем.

Крест на вершине Отца на расстоянии выглядел словно тонкий надрез на марсианском небе, а установленные на западном склоне солнечные панели – будто заледеневший водопад. Красноватые блики солнца, лежащие на каплевидном куполе оранжереи, делали его похожим на фальшивый рубин в лавке продавца бижутерии. Громоздкий корпус «Святого Тибальда» и строящийся храм казались естественной частью скалистого пейзажа. Братья были заняты работой. Смерть одного из нас не должна была помешать выполнить миссию.

Я нашел покрытый окалиной минерал. Очевидно – метеорит. Положил его в рюкзак. Затем поймал и поместил в контейнер крошечное, но чрезвычайно агрессивное паукообразное. Я открыл два новых вида пустынной колючки, невзрачное цветковое, отдаленно похожее на незабудку, и очередной лишайник красно-коричневого цвета.

Ветер из сердца пустошей принес облако пыли. Когда я стоял посреди колючей мглы, не видя ни неба, ни земли, ни себя, то почувствовал рядом чье-то присутствие. Кто-то пристально смотрел на меня сквозь клубы, и это был не дух брата Михаила и наверняка не Всевышний. Ощущения были сродни тем, что посетили меня, когда я упал со склона и лежал в яме – ни живой ни мертвый – под враждебным взором марсианского солнца.