Земля лишних. Исход
Шрифт:
– Встань, или я начинаю тебя расстреливать на куски.
Бернстайн перевернулся на четвереньки, начал вставать. Появилось желание пнуть еще раз, но подумал, что потом его уже самому поднимать придется. Не хочется к нему прикасаться. Никак не хочется.
– Маллиган, у тебя какие патроны? – спросил я у лежащего родмановского холуя.
– Что? – переспросил тот.
– Какие патроны в пистолете?
– Экспансивные, – испуганно ответил тот. – Разворачивающиеся.
– Хорошо.
Разворачивающиеся – это сейчас хорошо. То, что мне нужно. А Бернстайн все же встал и отступал от меня вглубь пыточной, пятясь спиной.
– Стой.
Я направил пистолет ему в голову. Он остановился, ссутулившись и сжавшись, словно пытаясь спрятаться за самим собой.
– Бернстайн, а что это у тебя? – Я опустил ствол пистолета на уровень живота.
У него член торчал из штанов. Такие штаны у него, что яйца наружу. Чтобы возбуждаться, наверное. Сейчас он не возбуждался – висело все и сморщилось, как гнилой овощ в зарослях грязной травы.
– Ответь мне, Бернстайн.
Он молчал. Его начало трясти, изо рта потекла слюна. Боже, у него даже слезы показались. Но при этом он не издавал ни звука.
– Ты плачешь, Бернстайн? Ты не о них плачешь? – показал я стволом пистолета на пластиковые мешки. – Что ты с ними сделал, сволочь? Я ведь даже понять не смог, что ты с ними делал. Катя, закрой дверь!
Как ни странно, Катя меня услышала. Дверь в подвал захлопнулась.
Бернстайн пускал слюни, трясся и беззвучно плакал. Он ничего не хотел говорить, и говорить нам было не о чем. Я вновь прицелился ему в пах и нажал курок. Выстрел из сорок пятого калибра в замкнутом подвале прозвучал как пушечный. Вскрикнула Катя, и завыл палач, схватившись руками за пах, пытаясь удержать в пальцах рвущуюся наружу струю крови. Я прицелился прямо в ладони и выстрелил еще. Новый взрыв, новый приступ воя раненого, новый взвизг Кати. Он продолжал стоять, завывая, выпучив глаза, с раздробленными руками и отстреленными гениталиями. Раскачивался, но стоял.
– Не стой, ложись.
Еще два быстрых выстрела, оба в колени. Как «бам-бам», но в разные точки, рукоять пистолета толкает в ладонь, гильзы со звоном катятся по полу. Брызги крови, ноги подломились, он упал навзничь. В этом пистолете семь патронов в магазине, я выстрелил четыре раза. Один я приберегу – у меня на него еще планы, а еще два – это Бернстайну, это его. Куда его теперь, чтобы еще хуже ему было? Чтобы крючило его и рвало на части? Чтобы он свои кишки выблевывал и жрал их обратно? Это пусть в кино и книгах благородные герои благородно стреляют злодеев одним выстрелом – мол, не с руки герою даже маньяка мучиться заставлять. Так то в кино и благородные, это не про меня. Я вот в живот ему еще…
Опять грохнуло, и вновь заорал Бернстайн. Живучий, тварь, так и корчится. И я выстрелил еще, и опять в живот. Пули экспансивные, мнущиеся, все кишки на себя намотали – теперь уже точно не выживет. Покорячится – и подохнет, никуда не денется.
Я повернулся к нему спиной, оглядел девушек. Бонита по-прежнему была бледной, но держалась твердо. Катя – в прострации. Я подошел к лежащему Маллигану, присел возле него на корточки. Потыкал стволом пистолета ему в затылок.
– Маллиган, сейф на прежнем месте?
– Да.
От него несло прокисшим потом, все тело ходило ходуном от крупной дрожи.
– Код знаешь? – все так же спокойно спросил я его.
– Нет, – замотал было он головой, но получил стволом по затылку. – Но знаю, где записан. Он прямо на двери в ту комнату. Надо дверь открыть и на нее сверху посмотреть, с торца. Там он нацарапан.
– Mi Amor? – обернулся я к Боните.
– Я посмотрю.
Бонита крепко взяла Катю за трясущуюся руку. Та, не отрываясь, смотрела на бьющегося в судорогах Бернстайна.
– Катюша, пойдем, – потянула она ее к выходу. – Не надо тебе.
– Этого тоже убить обещали, – сказала Катя, судорожно проглотив слюну.
– Все он сам сделает – выйди, хватит тебе смотреть, – настойчиво бормотала Бонита. – Закончится все – и заглянешь.
Бонита продолжала тащить девушку за дверь, и та сдалась. Она отвела ее к лестнице на первый этаж и усадила на ступеньку. Та села, обхватив себя руками за плечи. Бонита подошла к двери, подергала ручку. Заперто.
– Маллиган, а ключ от кабинета где? – снова толкнул я стволом лежащего.
– У меня в боковом кармане есть дубликат. В брюках.
Я похлопал его по бедру, звякнуло. Точно, ключи в кармане. Я запустил в карман пальцы, уцепился за связку ключей, выдернул ее. Штук пять, по типу одинаковые, но разного цвета.
– Какой?
– Зеленый.
Бонита уже стояла рядом, протягивая руку за ключами. Я протянул ключи ей, и она снова вышла за дверь. Послышался звук отпираемого замка, затем другой звук, как будто передвинули стул. Мария Пилар крикнула:
– Есть какой-то код!
– Запиши пока и подожди минутку! – крикнул я в ответ, затем обратился к Маллигану: – Какие-нибудь сюрпризы с сейфом?
– Никаких, – быстро ответил он. – Ни сигнализации, ни ловушек. Ничего. Здесь безопасно.
– Было безопасно, – прокомментировал я его последнее утверждение как несостоятельное. – Mi Amor, открывай! Но пусть Раулито проверит сначала.
– Сейчас!
Протопали шаги нашего минера, затем наступила тишина. Потом донеслось пиликанье кодового замка, на котором набирали цифры, и затем я услышал звук сработавшего электромотора. Открылся, сразу ясно.
– Есть деньги и коробка с дисками! – крикнула из той комнаты Бонита.
– Маллиган, на каких дисках снят Бернстайн? – вновь ударил я по затылку лежащего Маллигана. – Я знаю, что вы с Хоффманом смотрели видео с его развлечениями.
– Они там все по конвертам разложены, на каждом надпись, – явно на что-то надеясь, проговорил он. – Там написано «Наш друг из DEA».
– Где скрытая камера?
– Уже нигде, – быстро замотал он головой. – Родман сам приходил посмотреть в последнее время, и камеру он убрал, естественно. Она в вытяжку была вмонтирована. – Маллиган подбородком показал куда-то вверх. На потолке была решетка вытяжки…