Земля мертвецов
Шрифт:
– Офицеры очень заботятся о подчиненных, – подтвердила Дженнингс. – Бывает, по-отцовски опекают людей на десять – пятнадцать лет старше себя. Иногда странно такое видеть.
– Так-так, а кто у нас здесь?
– Макколл, сэр. Не «домой», док? – невнятно спросил с носилок солдат, заметив, что Ватсон занялся им. Лицо под маской грязи принадлежало мальчику восемнадцати или девятнадцати лет.
– Посмотрим… – сдержанно отозвался Ватсон.
Домой
Ватсон рассматривал нашивку о ранении на грязном рукаве.
– Куда вас ранило в прошлый раз?
– Пулевое в плечо, сэр. Пустяк.
Ватсон, в давние времена раненный так же, посочувствовал парню.
– Я не хочу домой, сэр.
– Неужели? – удивился Ватсон.
– Да. Не хочу бросать своих. Вы не верьте разговорам. Эта война пробирает до печенок.
Ватсон подмигнул парню, как тайному соучастнику. Раненый говорил правду: ужасы кампании порождали необыкновенное чувство товарищества, и некоторые наслаждались им вопреки всем бедам. Этого чувства недоставало и Ватсону после отставки. Впрочем, тогда была другая война. Хотя кое-что остается неизменным: гордость, когда испытал себя в бою и вышел из него, не дрогнув; возможность есть, спать и сражаться рядом с людьми, за которых жизни не пожалеешь; горькая и сладкая радость даже самой малой победы. Со времен службы Ватсон редко переживал подобные чувства, разве что когда Холмс выдергивал его из уюта мирной жизни.
– Младшая сестра Дженнингс, вы не подадите ножницы? Посмотрим, что у него там. – Он присмотрелся к бирке. Пометки «М» нет – только часть, имя и чин. – Рядовой, на перевязочном пункте вам что-нибудь давали?
– Вроде чего, сэр?
– От боли?
– Доктор дал глоточек рома. Да мне не так уж плохо. – Он сумел весело улыбнуться, но улыбка продержалась недолго.
– Полежите пока. Мы вам что-нибудь дадим. Морфий, пожалуйста.
– Морфий кончился, – шепнула Дженнингс.
– Что?
– Морфина нет. Только что послали за ним в главное.
– Тогда аспирин. Хоть это есть?
Могло и не быть: недостача фенола
– Есть.
– Так попробуем его.
Аспирин был германским препаратом, но Ватсон был уверен, что парень не станет воротить нос.
– Погодите, а tinctura opii camphorata есть?
– Да, кажется.
Это был самый слабый из препаратов опия, но все же сильнее аспирина.
Пока санитар бегал за микстурой, Ватсон срезал верхние слои бинтов. По краям все проступала кровь.
– На вид не так страшно, – солгал врач. – Откиньте голову, рядовой Макколл, отдохните немного. – Он подписал на бирке «Требуется М». Затем: «Просвечивание».
Парень послушался, и Ватсон, снимая повязку, тихо заговорил с сестрой, которая поила раненого микстурой:
– Я хотел вам объяснить, когда сестра помешала.
– Вы видели сестру Спенс в плохую минуту, майор. Вообще-то она добрая и самоотверженная.
– Не сомневаюсь. – Ватсон продолжал, показав на горло сестры: – Я понял по этому пятну – впрочем, для такого пустяка это слишком сильно сказано – у вас на шее. Такие красивые звездообразные шрамики оставляют только москиты Сент-Киттса – Culicoides clasterri, – встречающиеся также на Невисе.
– А, да. Мы их называли «сладкими мошками».
– А единственное, что могло привести британское семейство в те места, кроме, может быть, церкви, это сахарный бизнес.
Младшая сестра иронически вздернула бровь:
– Скажите, майор, вы всегда выискиваете пятнышки на шее у ваших сестер?
От улыбки на ее щеках появились соблазнительные ямочки. У майора из-под ворота уже забрызганной кровью рубашки пополз румянец. Он склонился над повязкой.
– И где вы познакомились с москитами Карибских островов, майор?
– Здесь, думаю, нужны салфетки. С москитами? А, читал монографию. Мне ее рекомендовал… – Ватсон замялся. – У меня был хороший наставник, младшая сестра Дженнингс.
Хороший? Лучший, Ватсон! Самый лучший!
Этот комментарий он пропустил мимо ушей. Память играла с ним шутки. Ватсон понимал, что это никак не связано с бывшим другом и коллегой, ведь, столкнись они теперь на улице, Холмс на него и не взглянет.
Эрнст Блох, сидя в одной рубахе и панталонах, вскрыл присланную отцом коробку патронов и снял верхний слой ваты. Десять штук он бережно выложил на байковое покрытие переносного карточного столика в ногах кровати. Патроны легли рядом с трубкой, и он предвкушал, как возьмется за нее, покончив с делом. Беспокоиться, что дым крепкого черного табака помешает соседям, не приходилось – соседей у него не было.