Земля мертвых душ
Шрифт:
Но Дойлену плохо. Он же пошёл выручать меня, несмотря ни на что. А я… Сижу, губы кусаю, терзаюсь всякоразным…
Солнце зашло. На землю медленно опустились сумерки, усугубляемые наползавшими с запада тучками.
Завтра будет дождь…
Господи, да о чём я думаю? Какой дождь?
Я должна идти.
— Энгит! — я тихо позвала подростка, что-то задумчиво вычерчивавшего веточкой в пыли у костра. — Мне отлучиться надо… ненадолго.
— А что такое? — видимо, моя бледная физиономия даже в сумерках выглядела…настораживающе, иначе с чего бы он сам так побледнел. Или это отсветы от пламени сыграли шутку? — Отец? С ним что-то случилось?
Зря взрослые думают, будто детки ничего не понимают в их делах. Всё он понимает.
— Ещё не знаю, но проверить стоит, —
— Я с тобой.
— А за мелким кто присмотрит?
— Лис присмотрит.
— Я не мелкий! — обиженно запротестовал из фургона Инген. Кто-то, кстати, говорил, что будет хорошим мальчиком и быстро уснёт. — Мне почти девять!
— Вот и хорошо, что не мелкий, — я отогнула кожаную занавесь. — Остаёшься на хозяйстве, понял? И чтоб дядю Лиса слушался.
— Ла-адно, — сонным голосишком протянул «не мелкий». — А вы скоро?
— Скоро. Тут рядом, мы быстро управимся.
Замечательно. Выбрала сопровождающего — мальчишку, которому ещё пятнадцати не стукнуло. Остаётся надеяться, что нас не ждут за соседним фургоном.
Энгит на всякий случай заткнул за пояс отцовский кинжал, а я до сих пор не расставалась с пистолетом. Колданула заклинание поиска и, прислушиваясь к отклику медальона, пошла между стоящими в корявый ряд повозками.
Нехорошо получилось. Соврала я малышу Ингену про «тут рядом»: если верить медальону, между мной и Дойленом не меньше полукилометра. Но направление я держала, и с каждым шагом отклик становился всё отчётливее. Пульсация медальона медленно, но верно учащалась… Несмотря на сгущавшуюся темноту, временный лагерь отнюдь не был безлюдным. Ведьмаки и ведьмы прогуливались, подсвечивая дорогу магическими огоньками. Сновали слуги — в основном между фургонами и трактирами, коих тут понастроили не меньше, чем общественных бань. Расхаживали туда-сюда солдаты со значками на перевязях — городская стража бдила. Были и трактиры, где столы стояли под открытым небом, а съестным и выпивкой торговали на вынос. Тут контингент был совсем уж деклассированный: какие-то оборванцы с кухонными тесаками за поясом, мутные личности, при виде которых я порадовалась, что мой кошелёк надёжно упрятан под курткой, женщины определённой профессии всех возрастов — меня передёрнуло при виде вульгарно накрашенной девочки лет десяти и, шагов через пять, потасканной бабы с аналогичным макияжем и обвислым бюстом наружу. Какой-то мужик, завидев меня, полез было обниматься, но Энгит сурово прикрикнул на него, а я зашипела и подняла руку с маленькими молниями, проскакивавшими между пальцами. Мужик моментально исчез… Отряхнув ладонь — магия магией, а искры-то были самые настоящие, электрические, удовольствие ниже среднего — я огляделась. Конечно, никому и в голову не придёт ловить меня здесь. Если разыскивающий нас опирается на логику, то в его представлении я сейчас должна сидеть в своём фургоне и тихонько сопеть в две дырочки. Ему и в кошмарном сне не привидится, что объект может в темноте попереться в такое сомнительное место. А я попёрлась. Я — нелогичная дура. Потому что плевать мне на логику, когда друг в опасности.
Тепло — холодно, тепло — холодно. Всё чаще и чаще.
— Вот он!
— Где? — Энгит завертел головой. И сразу же побледнел, завидев отца.
Господи, что случилось?
Дойлен сидел за грубым столом под открытым небом — ещё один трактир для посетителей с не слишком тугим кошельком. Сидел и хлебал дешёвое вино прямо из кувшина, проливая красные струйки на одежду. Я знаю, сколько он может выпить, не пьянея. Но сейчас он именно был пьян. В стельку, в лёжку, в зюзю, в умат, ещё бог знает как. Не допив примерно до половины, он поперхнулся и стукнул кувшином по столу, чудом не разбив криво сляпанную посудину. Я разглядела его лицо… Лишь один раз в жизни я видела такое лицо. Когда запил мой свёкор после похорон внезапно умершей жены.
Где-то в груди зашевелился холодный комок страха.
Что случилось?!!
— Он часто так пил? — тихонько спросила я у Энгита.
— Так — никогда, — парень нервно сглотнул. Тоже испугался. — Первый раз вижу.
— Пошли.
Рядом
— Брысь, — процедила я, демонстрируя непоколебимую уверенность в том, что они просто обязаны мне подчиниться.
Типы не стали нарываться и исчезли. А Дойлен…
Он смотрел на меня так, будто первый раз видел. С изумлением, я бы сказала. А потом в его взгляде засветилась…радость.
— Ты, — заулыбался он: почти мгновенный переход от смертного отчаяния до светлой радости напугал меня ещё сильнее. — Пришла… А я вот… ужрался…
Не чувствуя ног от страха, я присела рядом. С другой стороны примостился Энгит, всё ещё не знающий, что делать.
— Пойдём отсюда, — сейчас на него нельзя «наезжать», он как раз в той стадии опьянения, когда действуют исключительно ласковые уговоры. Как на ребёнка. — Мне здесь страшно. Пойдём, пожалуйста.
Дойлен покачнулся, схватился за мои плечи. Вплотную приблизилось его лицо — пахнуло потом и винным перегаром. Но это вызывало не отвращение, а новую волну страха. Я боялась не его, а того, что с ним случилось. В полдень он ушёл навестить супругу и старшего сына, а сейчас сидит, вдрызг упившись. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы увязать эти два факта. Мы всегда безоружны и беззащитны перед теми, кого любим. Оттого раны, нанесенные ими, могут стать смертельными. Если в семье стряслось что-то из ряда вон выходящее, могут сломаться и самые сильные люди.
То, что произошло дальше, просто убило меня. Наповал.
— Прости, — прошептал он. Сам качается, руки дрожат, голос хриплый, срывающийся, а глаза — трезвые. — Ты всё это время меня терпела… А я, дурень… Двадцать пять лет… кобыле под хвост… А ты… Ты меня всегда понимала… и сейчас тоже… понимаешь… А я с тобой как последний козёл…
— Пойдём отсюда, пожалуйста, — меня, признаюсь, начала бить крупная дрожь. — Ну, Дойлен, дорогой, я боюсь идти одна. Даже с Энгитом боюсь, он ещё ребёнок, а тут страшно.
— Пойдём… — согласился Дойлен. — Пойдём, милая моя. Тут и правда… неинтересно… А, и ты здесь, сынок? Нечего тебе тут делать… пошли отсюда…
Зрелище было ещё то: женщина и подросток волокут под мышки едва переставляющего ноги здоровенного мужчину. Но мы никого не удивили. Значит, публике сие не в новинку, наблюдают через два часа на третий… Как мы добрались до фургона — не помню. Как-то же добрались, и слава богу. Дойлен, даже будучи зело пьян, держал язык за зубами. Видно, не показалось мне, что глаза у него трезвые. Ноги не держат, сам в непотребном виде, а мозги работают. Мне бы так… Лис и Инген встретили нас у костра. В другое время я бы возмутилась и погнала мальчишку спать, но сейчас было немножко не до того. Испуг в глазах Ингена, сочувствие — у Лиса. Естественные и не самые худшие черты их характеров, но видеть мне сейчас это было больно.
Лис вздохнул и, порывшись в «багажном отделении» под облучком, достал полотнище и две палки — собрался сооружать что-то вроде палатки. Краем уха я услышала, как он тихо велел мальчишкам тащить одеяла.
Лишь с третьей попытки Дойлен сумел забраться в фургон. Я тут же кинулась к кожаному ящичку со снадобьями: полгода общения с опытной травницей научили меня разбираться в травах, и мне не понравился запах того пойла, которым он заливался в трактире. Хорошо, что в этой местности кошку днём с огнём не найти, у нас на такой ядрёный аромат валерьянки сбежались бы усатые-полосатые со всего микрорайона. А если учесть, что валерьянку нельзя принимать одновременно с алкоголем, и то, сколько Дойлен выпил, то нейтрализовать её нужно немедленно, пока ему плохо не стало. Грабителям фиолетово, что станется с их сонной жертвой, а мне — нет… Бутылочка с настоем остролиста для приготовления тонизирующих напитков. Крепкий кофе был бы лучше, но и это тоже неплохо… Он выпил бы весь настой, залпом, если бы я не налила порцию в чашку. С этим тоже перебирать не стоит… Вот. Теперь он заснёт естественным сном алкоголика, а не под действием лошадиной дозы валерьянки.