Земля новая
Шрифт:
Щёлкали длинные северные денёчки. Передружились островитяне перекрёстно, ведь особых мордобоев не было — возникали, конечно, да так, по мелочи.
Утром натыкаюсь на бодрого Фёдора с отвёрткой и пассатижами. Опять цивилизацию какую девкам кумекает.
— Доброе утро! — говорю ему, ведь Федя у меня один из самых уважаемых. Единственный, который не фрик.
— Харе Кришна! — отвечает.
Тут уж я не выдержал.
— Крышна! У тебя поехала. Ты ж ведь православный человек, право слово. Ежели и не по крещению, так по культуре. Али молоко из матери не сосал?
— По культуре
— Бита или битья? — задорно подхватил вопрос балалаечник на комузе с певучим именем Ненайдула и задиристо изобразил жест кулаком под челюсть.
— Питы или питья? — подвернулся утопающий в дредах Фюмо, в одной руке бутерброд, в другой стакан.
— Нытья, — отрезал я.
За удравшие наутёк недели честно или бесчестно, но без остатка распределилось прихваченное с материка пропитание. В процессе жизнедеятельности ободрали подчистую прибрежные мидии, срезали грибочки в подлеске, слизали ягоды. Варвара лишь разводила руками — нету больше улиток. Ни единой! А заодно и муравейники разорили — нашлись в автобусе любители освежаться по утрам кисленьким. Изжарены и все птенцовые голубовато-грязноватые яйца, сворованные из гнёзд, что свили на прибрежных скалах неприхотливые люрики. Выловили бы и самих люриков, если бы хоть один из фриков обладал навыками птицелова. Иссяк запас консервов на чёрный день, который не вылазил из Коли Нелединой головы, пока сидор не опустел. Когда налегли на крайнюю меру — сушёную лапшу из автобусных закромов, мозговитый Федя вспомнил про удочки.
Наловил корюшки, танцует теперь с шаманским бубном вокруг костра с котелком — мутит юшку. Прицельный утончённый аромат выдаёт Федю с потрохами. Собрались амфитеатром истерзанные городомором голодные островитяне. Пока ведут себя мирно. Шутят шуточки.
— Лиха еда начало!
— Потонешь в еде, как в тёмной воде!
— С едой самому не справиться — на люди иди!
— Завелась еда — отворяй ворота!
— Еда не так страшна, когда рядом есть друзья!
— Короче, мы тебя в еде не бросим! Мы тебя из еды выручим!
Федя — парень не промах. Кроет:
— Чужой едой сыт не будешь.
Но сердце у парня доброе. Девчонкам пообещал, что накормит. А мужескому представительству объяснил, что к чему, и раздал удочки.
— Еда не приходит одна, — приговаривает Фёдор, — еда еду накликает.
Побили бы его, но Атаманька зычно взбодрила толпу поклонников, чтобы облик не теряли. Рыбы в море много. Хватит на каждого. И не по одному разу. Останется и рыбморфлоту. В Британию импортировать для их народного блюда «фиш энд чипс».
Федя выделил меня особо из мужеской бригады, как самого пожилого на острове: угостил. Смотрит на меня Коля Неледин взглядом классового врага. Ну, я и отказался из солидарности. Зато Маня с Тетяной настояли, чтобы ел и не огладывался на товарищей. И глиста Алиса не отставала подзуживать на пару с Варварой. И Анарекса Ксю с Натэлкой-Хатэлкой. Каждую ложечку в рот мой провожали с прибаутками заправских болельщиц. Наелся я славной Фединой ухи до самых дальних пищенакопительных закоулочков. Поблагодарил кормильца. Полез в палатку «Роман-газету» читать. Не тут-то было. Сытая, разомлевшая от рыбьего жира Тетяна под мышку занырнула, просит тепла и ласки. Коля Неледин так и не явился в ту ночь, видать затискала его совсем Варвара Гаврииловна в избушке ведьминой, али договорённость какая у них была с Тетяной Руслановной моей — дамы оне умные. Знают, чего хотят. Не то что молодёжь татуировочная, расписная с фасаду.
Стоит признаться, к тому моменту мы с Тетяной Руслановной полегоньку, незаметр за незаметром сблизились гораздо лучше, чем давно плохо знакомые люди, коих среди пар безнадёжное большинство. Она даже деликатно поинтересовалась пропорциями моего московского жилья. Попутно проняла меня до солнечного сплетения признанием, что её киевская квартира разрушена влетевшей в дом противоракетой украинской ПВО. Та по старости нештатно сошла с установки С-300, замаскированной во дворе соседней школы. Короче, ушлая женщина оказалась. Но я таких люблю. С ними не пропадёшь.
Прижилась на острове фишкультура. Даже негласное соревнование затеялось — кто больше корюшки наловит. И ревностные болельщицы нарисовались во главе с бессменной Атаманей. Один я — словно рыба-тунеядец, ни к тем, ни к иным не соотносился, но по доброте душевной общество продолжало меня подкармливать, за что им особое от души спасибо.
Забрался Федя, главный Рыбинзон наш, по пояс в море. Затих с удочкой своей. Я б уже полностью окоченел на его месте.
— У тебя там что, под гусиной кожей полиуретановая теплоизоляция?
Смеётся Федя. Корюшку подсекает, на прутик накалывает.
— Мне нормально, — говорит, — я зимний!
— Постой, не тебя ли на прошлой неделе… Мы всей землёй новой отхэппибедствовали? Да так, что остров три дня гудел как деревенский трансформатор, в котором завелись осы.
— Меня.
— Ну и какой же ты зимний? Зачем врёшь?
— А я и не вру. Я в Аргентине родился. У меня и в паспорте записано.
Махнул я рукой. Ну что за публика! Ни замечание сделать, ни во лжи уличить — на всё ответ свой имеют. Человека, вдвое старшего по годам, ни в грош не ставят с его полезным жизненным опытом.
На следующий день смотрим, уазик по дамбе чапает. Газует почём зря. Брызгами разбрасывается. Явился майор в полном воинском обмундировании с личным шофёром, молодым очкастым солдатом-срочником.
— Прекратить безобразие, — уныло приказал майор.
— Мы бы рады.
— Покинуть остров, — не сдаётся он.
— С какой стати?
— Эта земля новая?
— Новая, — подтвердили мы.
— Будем здесь оружие атомное испытывать.
Обвёл он глазами нас, туристов обалдевших, и добавил:
— Новое!
Коля Неледин раздобыл в ангаре бутылку. И ведь знает, шельмец, где ему там припрятано. Плеснул майору стакан водки. Облизнулся офицер. Но не снизошёл. Колян посмотрел-подождал, да и выхлебал сам. Хоть и обещал не пить. Майор ревниво проследил за Колей, как тот глотает водку, и глаза его при этом медленно наливались ненавистью. Я понял — грозе быть!
В разгар армейского ненастья выступил хладнокровный Федя.
— Ты чего, — говорит, — разошёлся? Мы тебя сейчас обольём зелёнкой из Кёрхера.