Земля обетованная
Шрифт:
Платье кружилось, мелькали длинные грациозные ноги, голые, загорелые.
Взлетали блестящие, каштановые волосы. Я видел ее тонкую смуглую шею.
На полу – еще один голубой силуэт, больше, чем в детской. Согнутое в агонии тело. Я перешагнул через силуэт и направился к танцующей фигуре, стараясь не дрожать.
Она запрыгала вокруг меня, вокруг кровати, мимо зеркала. Взлетали длинные волосы, тонкие пальцы совершали театральные жесты.
Звучала знакомая песня. В тюрьме я на некоторое время раздобыл эту кассету, пока ее у меня не изъяли за
Мягко рокотало фортепьяно Брюса Хорнсби и тихий, печальный голос пел:
Это не прощание, Будь уверена, я вовсе не хочу прощаться.Я старался вспомнить название, проклинал испорченную память. И тут песня подсказала мне его.
Это моя лебединая песня. Я умер, умер.Я подошел к изголовью кровати, нажал на кнопку «стоп» и на клавишу удаления кассеты. На пластике наверху дешевой шариковой ручкой – такие нам выдавали в Гвинете – было нацарапано моим почерком: «Собственность Бирса. Укради меня и умри».
Алая фигура двинулась к дверям. Рука моя дернулась, но не нащупала ничего, кроме паутины, свисавшей со старого вентилятора в потолке над железной кроватью. Паутина упала. Пружины скрипнули. Этого звука я не слышал более двадцати лет, и он наполнил меня отчаянием и грустным желанием.
«Иногда хорошо, когда медленно. Иногда – когда быстро».
Тихим голосом, исполненным страха и гнева, которого и сам не ожидал, я пробормотал:
– Кто ты?
Прыгнул вперед, ухватил алую ткань, потянул ее и нащупал тело, настоящее тело.
Мантия каштановых волос опустилась. Она стояла ко мне спиной. Я положил руки на ее обнаженные плечи и повернул ее к себе.
На меня уставились зеленые незнакомые глаза.
– Привет.
Девушке было около двадцати пяти. Стройная, красивая, овал лица выдавал восточное происхождение. Над глазом маленький горизонтальный шрам. Она улыбнулась: белые ровные зубы и серебристая булавка в кончике языка.
Стояла, изогнувшись, словно танцовщица в дешевом кабаре Сент-Килды.
– Кто вы такая, черт побери?
Лицо девушки вытянулось, но привлекательности не утратило.
– Похоже, вы мне не рады.
В речи слышался явный местный выговор, он не совпадал с чужеземной внешностью.
– Быстро снимите платье моей покойной жены, – сказал я. – И убирайтесь из моего дома.
Она притронулась к алой ткани.
– Здесь их так много. Они ведь ей больше не понадобятся.
– Убирайтесь, – сказал я, однако взбешенным себя не чувствовал.
Кто-то послал ее сюда, и, если она из тех женщин, которым можно приказывать, нетрудно угадать все остальное.
– Послушайте, Бирс. Не будьте ханжой. Почему бы здесь кому-то не поселиться? Больше ведь и нет никого. Как думаете, кто платил за электричество, воду и газ? Кто вымыл некоторые предметы, чтобы они не пахли? Я. Вот кто. В большом доме нужна женщина.
Она дотронулась до моей руки, погладила ее. Почти нежно.
– Меня зовут Элис. Если позволите остаться с вами, не пожалеете.
– Вон, – сказал я, и сам услышал, как неуверенно это произнес.
Я чувствовал изнеможение после наркоза Мартина-медика и последующих событий. Я был жив, но не ощущал этого.
К тому же я не мог отвести от нее глаз. Тело девушки было так похоже на тело Мириам. Такое же тонкое, гибкое, как у гимнастки, и немного надломленное. Если бы и не видел ее лица, то мог бы представить…
– Вам нужно платье, – сказала она. – Возьмите.
Легко и непринужденно она нагнулась и через голову стащила алую тряпку, потянув вместе с ней и волосы. Затем встала передо мной, слегка ссутулившись. Рот искривился гневом и обидой.
Она сунула платье мне в руки. Я почувствовал мягкое прикосновение ткани, ощутил его свежесть, такую знакомую. Когда-то это была часть ритуала, начинавшегося и заканчивавшегося здесь. Иногда мне казалось, что в этой комнате мы будем жить вечно, заключив друг друга в объятия, не двигаясь, едва дыша, ощущая восторг людей, сделавшихся одним целым. Мы так много находили друг в друге, что ничто в мире за оконными ставнями больше не значило.
Я разжал руки. Платье скользнуло между пальцев и упало на пол. Она смотрела, как оно легко опустилось на старый ковер, затем подняла его осторожно и кинула на кровать. Взглянула на меня, изогнув стройное бронзовое тело, как в танце. У нее была маленькая грудь с темными, почти черными сосками. Треугольнику волос над длинными стройными ногами была придана геометрическая форма, напоминавшая изогнутый астрологический символ. В нижней части живота – тату в виде маленького красно-зеленого дракона.
Она погладила меня сквозь дешевые брюки, которые мне выдали в тюрьме.
– Думаю, здесь нужно поработать, – прошептала девушка без всякой уверенности.
«Почти застенчиво, – подумал я. – И неохотно».
Это не выглядело как предложение, даже если она подумала, что от нее чего-то ждут.
– У меня много работы, – сказал я, повернулся и пошел вниз по лестнице.
Прикосновение ее пальцев разрушило чары. Вместе с этим пришло воспоминание.
В саду было нечто важное.
Два из четырех прожекторов зажглись, словно маленькие серебряные солнца. Сад, огороженный с трех сторон высокими стенами, стал неузнаваемым.
Трава и сорняки на лужайке вымахали высотой по пояс. Шиповник задушил жимолость. Я увидел заросли колючек и белые цветы сорняков, клонившиеся к земле.
Широкая кривая тропинка из разбитого булыжника вела к стене, и старая деревянная дверь, выходившая на пустырь, была едва различима за сорняками и полевыми цветами. Затем – дерево. За ним не ухаживали более двадцати лет, и оно превратилось в монстра с тяжелыми ветвями, клонившегося на одну сторону под тяжестью зеленых яблок. Старый, кривобокий великан.