Земля предков
Шрифт:
— Да, мы должны плыть медленно посередине канала, — произнес дрожащим голосом Итао, не оборачиваясь к Федору, а обращаясь к сидевшему чуть впереди него на одном колене Ларину, — чтобы стражники перед воротами успели рассмотреть нас и освободить дорогу. Жрец не должен ждать.
— А вот это верно, — кивнул Леха, — тише едешь, дальше будешь.
К счастью, пока все складывалось удачно. Сумрак, который даже в дневное время позволял использовать здесь факелы, теперь сгустился еще сильнее, и лиц гребцов никто не мог разглядеть даже с близкого расстояния. Солнце давно прошло зенит. Над водной гладью канала наступила уже настоящая ночь, хотя
Чайка не слишком ошибся с расчетами. Гавань для пироги Итао находилась почти посередине канала, чуть ближе к водным воротам с правой стороны огромного города, обращенной к лесу. В этот час, насколько понял Федор из сбивчивых объяснений перепуганного вельможного пленника, подготовка к празднеству уже началась, но жрецы выплывали из города чуть позже. Итао был первым, хотя на самом деле должен был покидать город последним. На пирсах кое-где еще заканчивалась разгрузка товаров, и удивленные крестьяне падали ниц, увидев гордо дефилировавшую мимо них пирогу жреца ягуара, спешившего на закат больше других. Впрочем, крестьянам было все равно.
«Главное, чтобы стражники ничего не заподозрили», — напрягся Федор, когда они первыми из священного каравана подплывали к воротам, нарушив очередность.
Чайка еще сбросил скорость, всем видом давая понять столпившимся у пирса охранникам с факелами, копьями и красными щитами, что великий Итао никуда не торопится, хоть и прибыл первым. Офицер в золотом шлеме окинул лодку жреца подозрительным взглядом, но ничего не сказал. Лучники, расположившись по обе стороны от воды, также не проявляли желания хвататься за свое оружие.
Канал здесь заметно сужался, так что пройти могла только одна лодка, а массивные ворота, поднимавшиеся из воды метра на четыре, были сделаны из просмоленных бревен, протаранить которые на пироге не представляло никакой возможности.
Несмотря на то что никто их не задерживал, ворота открывались как-то медленно. Возникла небольшая заминка, во время которой сердце Чайки бешено колотилось. «Быстрее, — мысленно подталкивал он стражников, — открывайте быстрее». Ему уже мерещилось, что их побег из тюрьмы вскрылся и на все входы и выходы из Монте-Альбана уже поступил приказ задержать беглецов.
Но ворота перед ними все же открылись заблаговременно, хоть и с заминкой, а две груженные доверху лодки, начавшие было входить в город, дали задний ход, отчаянно заработав веслами. Они притерлись к берегам снаружи от городской стены по обе стороны канала, и все, кто в них находился, пали ниц, не успев усеять путь лодки жреца лепестками цветов и сушеным маисом.
Когда пирога Итао, который сидел ни жив ни мертв, проплыла наконец мимо охранников, затем прошла сквозь толщу стены и вынырнула из этого грота на открытое пространство, Федор едва сдержался, чтобы не отсалютовать военачальнику в золотом шлеме. К счастью, это был не тот самый сапотек, которому он подарил жизнь, выиграв бой. «А жаль, — вдруг подумал Чайка, осторожно работая веслом, — вот был бы номер, когда все вскрылось. Наверно, его казнили бы за то, что нас упустил».
Наконец, пирога выскочила на открытое пространство, и финикийцы вновь взялись за весла, прибавив скорость. Здесь было заметно светлее, чем в узком пространстве канала. Несмотря на то что солнце уже почти касалось вереницы гор, его лучи еще освещали стены Монте-Альбана и лодки третьего жреца ягуара, величаво выплывавшей на простор из городских ворот.
— Леха, сбавь обороты, —
— Греби медленнее, — прошипел Федор, пока они не поравнялись с первой лодкой, — нам нужно хорошо сыграть свою роль.
— Да понял, — огрызнулся Ларин, — извини, командир, руки чешутся. Не слушаются и сами гребут быстрее, как только за стеной оказались.
— Терпи, — буркнул Федор.
Вскоре перед ними в лучах солнца возник целый салют из лепестков каких-то цветов и желтых зерен сушеной кукурузы. Все это сопровождалось криками радости. Сапотеки с удивлением встречали живое воплощение бога-ягуара, который в этом году почему-то появился раньше представителей того, кому и был посвящен этот праздник. Однако, раз так получилось, значит, боги так решили, и народ радовался этому, осыпая пирогу Итао лепестками и сушеным маисом.
«И не думал, что бегство такое приятное занятие, — против воли усмехнулся Федор, поддавшись всеобщему ликованию, — хорошо быть жрецом. Наверное».
Вскоре лодка въехала в облако из лепестков и маиса. Но если лепестки весело порхали в закатном солнце, то сушеный маис забарабанил по лодке, словно град пуль, доставляя гребцам некоторые неудобства. Итао, то и дело поднимавшему обе руки вверх под восторженные крики, было хорошо сидеть защищенным своим навесом, а вот бедным гребцам доставалось от этого веселья. Несмотря на полученные указания, едва оказавшись в коридоре из лодок и облаке маиса, финикийцы опять начали грести быстрее. Федор плюнул на это, стараясь изо всех сил удержать рыскавшую носом лодку на курсе и не врезаться на полном ходу в кого-нибудь из торговцев, самозабвенно приветствовавших пирогу жреца.
Управлять таким легким и «неудобным» транспортным средством и ему, и его солдатам приходилось впервые. Федор боялся сплоховать. Он-то еще хоть стоял в полный рост на корме, наблюдая за процессом, а остальные сидели, припав на колено, в позе каноистов и гребли двумя руками коротким незакрепленным веслом. С непривычки это было тяжело, лодку заметно бросало из стороны в сторону, и Федор молил всех карфагенских богов, чтобы эти огрехи кораблевождения остались без внимания публики, которая могла с легкостью опознать в них непрофессиональных гребцов и заподозрить неладное. А у жреца просто не могло быть плохих гребцов. В этой ситуации время играло против них, и он предпочел позволить своим подопечным разогнаться чуть больше положенного, чтобы побыстрее миновать вереницу лодок.
Когда конец грузового каравана и самого канала был близок, позади раздалась новая волна криков. Федор от неожиданности обернулся. Лодка второго жреца вышла на вечерний простор под крики радости сапотеков.
— Кто это, — осторожно и быстро «просигналил» своему жрецу носком сандалии Чайка.
— Это жрец Косихо-Питао, — вздрогнув, ответил ученый сапотек, который в этот момент как раз возносил руки к небу в приветственном жесте, — он должен был первым покидать город.
— Вот удивился, увидев тебя, наверное, — пробормотал Федор и, чуть повысив голос, добавил, переходя на финикийский: — Леха, давай поднажми. Теперь пора. Там появился второй жрец, встреча с которым не входит в наши планы. Только ровнее держите, а то опрокинете это корыто.