Земля предков
Шрифт:
Я и вел себя хорошо. В его понимании. Это как фехтовальный поединок с более сильным противником. Поспешишь – проиграешь. А приучишь постепенно к тому, что ты – слабейший, что победа – дело решенное…
К сожалению, Задорей не подставлялся. И мерами предосторожности не пренебрегал. Как бы я к нему ни относился, но воином он был опытным. И далеко не глупым. Не удивлюсь, если он и мою игру разгадал.
А еще я вот что заметил: остерегался теперь Задорей не только меня. Темп сбавил. Шел сторожко, всё время озираясь и землю сканируя со всей тщательностью. Причем время от времени он что-то
На четвертый день мы вышли к реке, и Задорей решил устроить дневку. Не на берегу, разумеется. Шагах в ста, в укромном местечке между трех дубов.
Дневку – для меня. Сам он отдыхать не собирался. Были у него какие-то свои планы, мне неведомые.
А мой отдых выглядел так: косичкоусый велел мне раздеться до исподнего. Обувь тоже забрал, привязал под одним из дубов и свалил.
И не вернулся.
– Пропал, значит? – задумчиво проговорил князь Рюрик, он же – Хрёрек-конунг. – Припоминаю: с ним это уже случалось?
– Так и есть! – подтвердил Стюрмир. – В Роскилле. Его, пьяного, ободрали и продали купцу одному.
– Аслаку Утке, – уточнил Свартхёвди. – Ты потом его кнорр Одину подарил. Мы узнали быстро, потому что девка одна проболталась.
– И здесь тоже баба, – Хрёрек поскреб ногтями шрам на груди. – Но эта уже ничего не расскажет.
– Сын мой, – вмешался в разговор Гостомысл. – О чем ты? Убита дочь моего гридня. Ее убийца – твой человек, и он сбежал! Надо искать и наказать!
Свартхёвди захохотал. Его поддержали остальные хирдманы.
Гостомысл набычился, собрался рявкнуть что-то грозно-обидное, но вмешался Хрёрек:
– Ульф не убивал твою колдунью! Это доказано.
– Кем же? – выпятил бороду Гостомысл.
– Мной, – подал голос отец Бернар.
Князь ладожский глянул на него и задумался. Второй день он принимал снадобье, которое дал ему этот лекарь. И боль почти ушла. И даже обмякший уд вроде оживать начал. Сегодня с утра.
Конечно, лекарь – человек нурмана Ульфа. Может и солгать. Но вмешался он вовремя. Гостомысл обязан защищать своих, но ссориться с зятем нельзя ни в коем случае. И поддакивать ему – тоже. Все должны видеть, что Гостомысл – настоящий князь, а не пристяжь при дочкином муже.
– Обоснуй, – разрешил Гостомысл.
И лекарь обосновал. Умно и толково.
– Что ж, велю людям своим поспрашивать, кто что видел, – объявил Гостомысл.
Но про себя решил, что делать ничего не станет. Не понравился ему этот Ульф Свити. Только появился и уже столько дел натворил. А кому потом с обиженными замириваться? Гостомыслу. Нет уж, пропал так пропал.
– Конунг, позволь нам самим правду искать! – воскликнул Свартхёвди, когда посторонние ушли и в горнице остались только свои. – Знаю я, чьих это рук дело! Задорей, хирдман Водимиров! Харра сказал: когда нас не было, он к тебе приходил. Жаловался. А в ту ночь тоже пропал. Он это, больше некому! Но в Ладоге кое-кто из людей его остался. Мы их знаем. Позволь нам их расспросить!
– Нет! – отрезал Хрёрек. – Никого в Ладоге не трогать! Пусть Гостомысл – сам.
– Да не станет он никого искать! – возмущенно закричал Стюрмир. – По роже его толстой видно!
– С каких это пор, хускарл, ты стал зрящим правду? – холодно поинтересовался Хрёрек.
– А с тех пор, как ты своего хёвдинга…
На этот раз Стюрмира остановил уже Медвежонок. Очень вовремя. Пока тот в сердцах не сказал то, что обратно не проглотишь.
– Конунг, мы тебя знаем, – сурово произнес берсерк. – Ты нам всегда был как отец. И таким остался. И мы верим тебе, как сыновья отцу. Ты мудр и справедлив. Скажи нам, как помочь моему брату, и мы сделаем, как ты скажешь. Клянусь богами Асгарда!
Суровая складка на лбу конунга разгладилась.
– Потерпи немного, Свартхёвди Сваресон, – сказал он мягко. – Скоро вернется Трувор Жнец со своими варягами. День или два. Вернется Трувор, вернется мудрый Ольбард. Мы с тобой здесь – чужие. Они – свои. Им добром скажут то, что ты узнаешь только с помощью железа. Если Ульфа и впрямь захватил Задорей и не убил его сразу, то пара дней ничего не изменит. Если убил, то мы найдем убийцу и накажем. Но я не думаю, что твой брат мертв. У него особенная удача. Она не может уберечь его от бед, но потом твой брат всегда выскальзывает из западни. И возвращается с прибытком. Я не верю, что какой-то Задорей смог перехватить его удачу. Подожди, Сваресон. А пока мы подарим богам добрую жертву, чтобы они получше приглядывали за моим хёвдингом.
Мир был прекрасен. Чист и гармоничен, как песнь соловья.
Какая-то часть моего сознания понимала, что я умираю. Но то была совсем небольшая и не слишком важная часть.
Задорей ушел и не вернулся. Оставил меня привязанным к дубу на весь день. И на ночь, во время которой меня, как ни странно, никто не скушал. Ну комары разве что.
А под утро ко мне пришел мой Волк и лег рядом. И смерть перестала иметь значение. Мир обратился в свет, а я пребывал внутри, в дивном равновесии. Я и мой Белый Волк. А вокруг царила нирвана. Или как там еще это называется…
И вот вся эта неземная благодать была нарушена прекрасной незнакомкой.
Честно говоря, ее красоту я оценил позже. В тот момент, возвращенный из грёз в лоно реальности, в царство боли и тщеты, я лишь злобно шипел, пытаясь привести свою закоченевшую от пут и неподвижности тушку в условно вертикальное положение. Затем живительная влага полилась мне в глотку, и я обрел способность говорить. Вернее, ругаться. Ругался я по-русски, потому что за годы жизни с северянами так и не научился их заковыристым проклятьям.
Потом влага пролилась на мои запекшиеся веки, я обрел способность видеть, и мне стало стыдно.
Потому что это был не Задорей.
Девушка. Молодая. Красивая. На лице – внимание, строгость и чуть-чуть сострадания. На полмизинчика.
– Кто ты, чудное видение? – просипел я, радуясь, что хоть исподнее мне оставил мой похититель. Мог бы и донага ободрать, и тогда не только лицо, шея и конечности, но и вся моя тушка превратилась бы в комариный корм.
– Можешь звать меня Зарей, человек, – разрешила красавица. – Давно ты здесь кровососов кормишь?