Земля Санникова (илл. Г. Никольского)
Шрифт:
Когда путешественники заявили, что вампу интересен для них, пока он живой, Амнундак распорядился, чтобы его привязали к дереву. Путешественники решили поторопиться сделать все измерения, которые их интересовали, снять фотографии, а затем попросить вождя отпустить вампу.
Пленник был еще молодой, мускулистый, как все эти первобытные люди. Измерениям черепа, конечно, мешала спутанная грива волос, наполненных многолетней грязью, и Горюнов решил остричь его. Когда он подошел к вампу с блестящими ножницами, последний подумал, что его собираются зарезать, и испустил дикий вопль. Операция стрижки производилась под взглядами целой толпы онкилонов, окружившей дерево, – им никогда еще не приходилось видеть подобное, и самый инструмент был им незнаком. Пленник принял это за прелюдию к каким-нибудь истязаниям и старался схватить своими крепкими зубами
Онкилоны с громадным интересом следили за всеми этими операциями; измерения головы и тела были им уже знакомы, так как сначала женщины, а затем некоторые воины и дети уже подвергались им, и всегда эти измерения заканчивались тем же черным предметом на блестящей треноге, значения которого онкилоны не могли понять.
Когда все было кончено, Горюнов попросил вождя отпустить пленника на волю, но получил решительный отказ.
– Сегодня вечером у нас опять будет моление, и шаман узнает решение духов, должен ли вампу умереть, – заявил Амнундак. – До сих пор мы пленных не отпускали никогда.
Уже смеркалось, и путешественники, утомленные далекой экскурсией и историей с пленником, были рады вернуться в свою чистую землянку и расположиться у пылающего огня. Туман уже сгущался, и снова становилось холодно. От Горохова они узнали, что и накануне, и в этот день туман держался до полудня, а потом, несмотря на то что солнце было видно, все время было холодно, «как у нас в Казачьем в эту пору». В этот день был замечен отлет стрижей на юг, а гуси и утки также собирались к отлету, побуждаемые наступлением холода. После двух морозных ночей трава на полянах поблекла и легла, а листья на деревьях, не желтея, начали падать. Онкилоны были удивлены и говорили, что такие холода и туманы у них бывали только целым месяцем позже, а птицы улетают теперь также раньше обычного времени. По поводу холода в этот вечер и было назначено моление.
Когда стемнело, Горохов пошел узнать, не пришел ли шаман и могут ли белые люди присутствовать на молении. Он вернулся с известием, что в этот раз моление будет только в присутствии воинов и даже женщины и дети будут удалены из землянки.
Ввиду холода Амнундак просил белых людей пустить женщин с детьми на это время в их жилище.
– Мне пришло в голову, что они затевают что-то недоброе! – сказал Ордин при этом известии. – Они удаляют всех женщин, чтобы мы не могли узнать ничего через них.
– Возможно, – ответил Горюнов. – Но помешать им мы не можем, и остается только быть настороже. А вот спросите Аннуир, бывают ли у них моления подобного рода.
Аннуир сообщила, что подобные моления бывают перед походами против вампу.
Вскоре землянка наполнилась женщинами и детьми, пришедшими коротать время своего изгнания у костра белых людей. Они и раньше бывали здесь в гостях, особенно во время отлучек чужестранцев; но теперь, явившись целым родом, были смелее, принесли с собой палочки с мясом, лепешки и начали готовить ужин; их смех и шутки, взвизгивание детей, плач младенцев наполнили землянку. При взгляде на этих веселых и беззаботных людей, недавно еще предлагавших гнать в шею чужеземцев и винивших их в бедствиях, предсказанных предками, а теперь болтавших и шутивших с теми же чужеземцами, путешественники не могли не подумать о том, что видели накануне в черной пустыне и что грозило близкой гибелью этому первобытному племени, если положение не изменится.
– Я все думаю и не могу решить… – сказал Горюнов Ордину, уединившемуся с ним в углу землянки, когда смех и шутки женщин начали надоедать, – не могу решить, должны ли мы сказать онкилонам о грозящей им гибели и предложить им уходить вместе с нами на юг.
– Я тоже думал об этом, – ответил Ордин, – но решил, что это преждевременно. Сейчас море открыто и идти им, не имея лодок, некуда. А кроме того, неизвестно, оправдаются ли и в каком виде мои опасения. Если восстановится так или иначе грелка Земли Санникова, все может измениться к лучшему, может быть, на целые десятилетия.
– А если грелка не восстановится и на наших глазах начнет надвигаться зима?
– И все-таки говорить им ничего не придется. Куда они могут идти через льды в полярную ночь, без достаточно теплой одежды, без топлива, без оленей, которые погибнут от голода через несколько дней пути по льдам? Нет, эту зиму они кое-как переживут, а весной, когда увидят, что снега не тают, что животные погибли, сами могут додуматься до необходимости уйти отсюда.
– Верно! А весной мы можем вернуться сюда с большой экспедицией, которую пошлет академия, чтобы изучить землю и ее население, прежде чем снега окончательно заполнят котловину. Тогда легче будет устроить и исход онкилонов – они поверят в его необходимость.
– А теперь они будут только требовать от нас, чтобы бедствия прекратились!
После ужина женщины по просьбе Горохова устроили пляску. Детей со старухами рассадили по углам, а сами, разоблачившись по обыкновению донага, взявшись за руки, пошли хороводом вокруг огня. Пляска состояла в подпрыгивании, поднимании то правой, то левой ноги, в движениях рук, изгибе туловища в разные стороны под аккомпанемент припева простой мелодии. Такими плясками женщины развлекали себя и мужчин в долгую полярную ночь, когда надоедало однообразное сидение в землянке. Сначала припев и движения были медленные, словно плясали нехотя, но постепенно стали живее, и наконец женщины завертелись так быстро, что у зрителей зарябило в глазах и зазвенело в ушах от топота ног, хлопанья в ладоши и взвизгиваний. Смуглые тела извивались в бешеной пляске, косы развевались, ожерелья подпрыгивали на груди, запястья мелькали взад и вперед, глаза разгорелись, губы раскрылись, обнаружив блестящие белые зубы. Наконец, дойдя до изнеможения, все попадали на землю и растянулись в разных позах вокруг огня, тяжело дыша и поправляя свои пояски. Черно-синие линии татуировки выделялись теперь особенно резко на покрывшихся потом телах, и можно было видеть прихотливые узоры, цветы, листья, солнца, головы животных, изображенные фантазией первобытных художников – старух, занимавшихся этим делом на телах девушек в долгую полярную ночь и старавшихся превзойти друг друга в замысловатости этих украшений. Мы уже описали татуировку женщины со змеями – второй жены Амнундака. У Аннуир тело спереди было покрыто листьями и цветами разных фасонов, а сзади между лопатками сияло солнце, лучи которого расходились до шеи, плеч и поясницы; ниже последней были изображены две луны, обращенные рогами друг к другу. Раку была покрыта зигзагообразными линиями спереди и волнистыми сзади, причем на лопатках и ниже поясницы эти линии закручивались спиралями. Девушки щеголяли друг перед другом замысловатостью узоров на своем теле, а молодые воины на весеннем празднике также оценивали своих избранниц с этой точки зрения.
Отдохнув, женщины уселись большим полукругом позади огня, против путешественников, и затеяли игру: сидевшая на правом фланге шлепнула левой рукой соседку по спине с возгласом «первая»; та проделала то же со своей соседкой слева с возгласом «вторая»; так волна шлепков прокатилась дальше до левого фланга; если какая-нибудь сбивалась в счете, ее тузили справа и слева при общем хохоте. С левого фланга волна шлепков, но другой рукой, пошла обратно, опять со счетом начиная с первой, но на половине полукруга скрестилась с новой волной, шедшей справа; таким образом легко было сбиться в счете, что давало повод к частым потасовкам ко всеобщему удовольствию. Когда эта забава надоела, перешли к другой: женщины присели на корточки и, вытянув вперед руки, одновременно протягивали к огню правые ноги, а затем, очень быстро подтянув их назад, протягивали левые; если которая-нибудь опаздывала или протягивала не ту ногу, соседки при общем смехе опрокидывали ее на спину, и обе ноги ее мелькали в воздухе. Эта игра так раззадорила женщин, что скоро они начали опрокидывать друг друга без всякого повода, и кончилось тем, что все они лежали на земле, ногами к костру и хохотали.
– Эти пляски и игры, – заметил Горюнов, – прекрасная гимнастика, чтобы размять отекшие от долгого сидения члены в долгую полярную ночь.
– Да, мужчины ходят на охоту, стерегут оленей, рубят дрова, а женщины обречены на домашние работы в землянке, – подтвердил Ордин.
– Первая игра называется у них «ожерелье», а вторая – «лягушки»; есть еще третья, «испытание», она спокойная, – сказал Горохов и прибавил, обращаясь к женщинам: – Покажите нам «испытание»!
Женщины присели по местам.