Земля солнечного огня
Шрифт:
Весна в пустыне — самое торопливое, самое оживленное время года. Тучи торопятся вылить дожди. Трава торопится зазеленеть, цветы торопятся превратиться в плоды. Пролетные птицы торопятся пролететь, а оседлые — загнездиться. Звери торопятся детенышей вырастить. Черепахи и суслики жиру в запас накопить.
Ночью и днем идет торопливая жизнь — видимая и невидимая. Все торопятся до большой жары кончить свои дела.
1 марта. В гнезде орла-беркута на саксауле два яйца. Беркутиха села насиживать.
2 марта. Встречен первый самец агамы. Больше всего за зиму у него похудел… хвост!
3 марта.
5 марта. В норе хорька-перевязки появились хорьчата.
6 марта. Валом повалили стаи белобрюхих рябков.
11 марта. Летят дрофы-красотки. Петухи присаживаются на песок и хорохорятся — токуют.
12 марта. По ночам в глухих саксаульниках стал слышен противный вой каракала — пустынной рыси. Вылезли из норок первые тушканчики — видели их следы.
14 марта. Видели первых пролетных птиц садж.
20 марта. Тонкопалый суслик меняет зимнюю телогрейку на летний пиджачок.
21 марта. Пустынный ворон сел высиживать яйца. Торчат из гнезда хвостище и носище.
22 марта. Села высиживать саксаульная сойка.
23 марта. Начались черепашьи бои. Черепахи бегают и сшибаются панцирями.
24 марта. Змеи — кобра, гюрза, стрелка — изредка выползают из нор.
25 марта. Зацвели лиловым кустики астрагала.
27 марта. Зацвели кусты тамариска — розовое с ног до головы!
28 марта. Джейраны и сайгаки обходятся без водопоя — «пьют» свежую травку!
29 марта. Негаданно выпал снег и засыпал гнезда хохлатых жаворонков. Сколько замерзло в них свежих яичек!
Легко затеряться в струящихся далях пустыни, если бы не Длинное ухо! Не много о пустыне узнаешь, если бы не работало Длинное ухо. У Длинного уха тысячи глаз и ушей.
Кто-то где-то краешком глаза заметил пятнышко на горизонте и уже спешит поделиться со встречным: «У Ак-Булака человек — не знаешь ли кто такой?»
Встречный встречному отвечает: «Прохожий мне говорил, а ему проезжий сказал, что это приезжий издалека. Ходит и что-то записывает. А у тебя новости есть?»
Конечно, о больших новостях можно в газетах прочитать. Там среди сухих песков море сделали, тут в песках сады и бахчи насадили. Прорыли канал, нашли нефть, проложили дорогу — да мало ли что? Но ведь не о всем из газет узнаешь, не все помещается в них.
— А у тебя новости есть? — спрашивает прохожий.
— Есть, есть! — отвечает проезжий. — Смерч был, и ящерицы с неба падали!
— И у меня новости: крысы в кишлаке дом съели!
— Ой-бой-бой! — удивляется проезжий. — Ну, прощай, веселого тебе пути!
Приезжий у Белого родника — Ак-Булака — и знать ничего не знает, а о нем уже всем вокруг все известно. И про ящериц и крыс вредных все уже знают. Разнесло новости Длинное ухо.
Проезжий дальше на ишачке пылит. Ногами болтает, песни поет. Что слышит, что видит — о том и поет.
«У Ак-Булака приезжий ходит — что-то записывает. Оё-ё-ё-ёй! С неба ящерицы упали, в кишлаке крысы дом съели — о-ё-ё-ёй! А вон на бархане сюзен зацвел, а под барханом черепахи дерутся — о-ё-ё-ёй! Веселей топочи, мой ишак, — новости ждут впереди. Ое-ё-ё-ё-ёй!»
Длинное ухо…
Ты, читатель, мой первый встречный. Тебе я буду рассказывать новости. Какие сам в пустыни узнал и какие от проезжих и прохожих услышал.
«Тает снег, бегут ручьи». Эх, если бы… Конечно, снег и в пустыне тает, да только вот ручьи не бегут. Просто становится снега все меньше и меньше, с каждым днем он все тоньше и тоньше. Белая простыня тлеет и расползается. И однажды снег исчезнет совсем. Был снег белый, стал песок желтый. И никаких луж, никаких ручейков.
Старый кумли — человек песков — опустился на колени и ладонью разгреб сырой песок. Вот где весна спряталась! Вот они, зеленые ворсинки-росточки свежей травы!
Еще немного, совсем уж теперь немного, и ростки пробьются и высунутся из песка. Вот-вот весна выйдет наружу.
Туман, туман, все — как сквозь стекло запотевшее. Палатка засеребрилась, и на ней пальцем можно писать. Ветви серых акаций до песка обвисли — как юбки намокшие. Загустели кусты саксаула, стали матовыми — будто их в ртуть окунули. А стволы заблестели: яркие, пестрые, мокрые.
Седые барханы уходят во мглу. Темные кусты почему-то шевелятся. Все расплывается, все незнакомое, непонятное. Шагаешь по темному сырому песку, а позади остаются светлые сухие следы…
Прошли весенние дожди, и на сухих такырах налились озерки. Такыры мгновенно ожили! С южной стороны слетелись на них кулики, утки, чайки, крачки. И откуда только взялись, и как только про воду узнали? Суета, крики, всплески. Сверкание пера и воды.
Жизнь на весеннем такыре буйная, но короткая. Высушит солнце воду — исчезнут птицы. Затвердеет, потрескается земля. Сухие смерчики закружатся по такыру: сухому, мертвому, твердому, как бетон.
Холмики глины — могилы, глиняные стены — дувалы, глиняные надгробия — мазары. И все в трещинах, рытвинах, норах, провалах. Есть где мелкой живности поселиться. Есть где от солнца, от ветра укрыться. Поэтому-то старое, мертвое кладбище в пустыне — самое оживленное место.
12 февраля. Вот уже несколько дней, как раздаются на кладбище по ночам жутковатые голоса. То кто-то вскрикивает громко и резко, то сипло хрипит, как удавленник.
15 марта. Почти в каждой могиле дыра. Сегодня из одной выползала могильная змея. Грелась на солнышке, свернувшись полумесяцем. Голову уложила посредине. А на голове белый крест… Погрелась и опять заползла в могилу.
20 марта. Сегодня кто-то выглядывал из могилы. Рассмотреть толком не успел: видел только блестящие глаза и блестящие усы.
25 марта. Видел, как в норку под мазаром-надгробием шмыгнула птичка! Птичке-то что под землей делать? Долго стоял, но она так и не вылетела.
30 марта. С кладбища сегодня донесся глухой, замогильный голос: «Худо-тут! Худо-тут!»
Ну, этот-то голос хорошо мне знаком: это прилетел удод — дикий петушок, как его иногда называют. Вот он на мазаре сидит — рыжий хохол веером. Тут где-нибудь и гнездо устроит.