Земля Тома Тиддлера
Шрифт:
А ее муж? Нет, это не мой бедный гравер. Правда, он производил впечатление человека очень робкого, когда неуклюже пытался выразить переполнявшие его чувства благодарности за помощь, оказанную моим другом во время болезни. Да, несомненно, это человек вполне безобидный. Он не нанес нам такого тяжелого удара, как его жена. Но разве это мой гравер?
Все время, пока муж выражал свою признательность, жена непрерывно подбавляла в этот поток такого мутного елея, что мой друг не отвечал ей ни словом — он был столь же мало, сколь и я, подготовлен к подлинным мистеру и миссис Адамс, которые не имели ничего
И тут меня осенила потрясающая мысль: очевидно, произошла какая-то ошибка! Я уже несколько минут с любопытством разглядывал девочку, которую мы встретили на лестнице и которая, надо отдать ей должное, платила мне тем же, как вдруг заметил, что голова ее значительно выше подоконника, а следовательно, просто невероятно, чтобы я ни разу не видел ее тени. Таким образом, занятый сравниванием юной леди с подоконником, я обратил свой взор в глубину комнаты и тут заметил, что на окне нет никакой клетки.
— Как! — воскликнул я. — Вы сняли клетку?
— Клетку, сэр? — почтительно прохныкала тощая особа.
— А у нас ее и нету, — поспешила сообщить юная леди, — и никогда не было, и птички тоже не было.
— Придержите язык, мисс! — оборвала ее мать.
Наступила неловкая пауза. Я оглядел комнату, оглядел тощую особу, оглядел ее мужа — у него же нет бороды! К счастью, у меня хватило выдержки не осведомиться насчет этой недостающей детали, как я это сделал относительно клетки. Я решил полностью удостовериться в своем прозрении и, подойдя к окну, отодвинул штору, выглянул во двор и, чтобы оправдать свой поступок, заметил:
— У вас тут на задворках ужасная теснота. Эго очень вредно для здоровья. Вы не находите?
Последовал многословный ответ о скученности построек, об их достоинствах и недостатках, но я его не слушал. Я был занят тем, что отыскивал свое окно в доме напротив. Я оставил у себя зажженную лампу и только до половины спустил штору, а окно прямо напротив закрыто ставнями. Вытянув шею и взглянув на дом, стоящий наискосок, я обнаружил, что окно на третьем этаже освещено и штора наполовину спущена.
— У вас остынет ужин, — сказал я, подойдя к столу и обменявшись многозначительным взглядом с моим спутником. — Мы с другом только хотели узнать, как вы тут поживаете, а теперь мы вас оставим, чтобы вы могли уделить должное внимание курице, чему, конечно же, мешает наше присутствие.
С этими словами, отвергнув все просьбы остаться и вкусить от их яств, я направился к двери и вышел на лестницу, сопровождаемый мистером Пайкрофтом, который за все время пребывания в комнате не произнес ни слова, а теперь громким шепотом то и дело повторял: «Стало быть, не те, а? Все время кормили других, а?» Тощая особа, однако, была чересчур словоохотлива, чтобы расслышать, что говорят другие, и, пока она освещала нам лестницу, ни на минуту не переставала хныкать о своей признательности.
Когда мы вышли на улицу, я обернулся и посмотрел в лицо своему спутнику.
— Отрадно знать хотя бы, — сказал я, — что вы оказывали помощь людям, действительно в ней нуждавшимся. Но ясно одно: каждый пенни от ваших щедрот
— Как же могла произойти эта ошибка? — спросил мой старый приятель.
— Мне остается только заключить, — ответил я, — что, по странному совпадению, на третьем этаже двух соседних домов одновременно болели два жильца. После того как я увидел тень доктора Кордиала в окне, что напротив моего, он отправился в соседний дом. Там он успел навестить больного, у которого мы только что были, а потом я встретил его и решил, что он идет от наших бедных Теней, на самом же деле он возвращался от почтенного отца семейства, которого вы по доброте душевной угостили ужином.
— А наши Тени? — ужаснулся мистер Пайкрофт.
— Из-за моей глупой ошибки не получили ни единого шиллинга…
С минуту мистер Пайкрофт, оцепенев от изумления, смотрел на меня.
— Нет, так мы это дело оставить не можем, — заявил он наконец. — А теперь вы уверены насчет дома?
— Я вполне понимаю, что теперь у вас возникают сомнения, — сказал я, — но поверьте, у меня их нет. Без сомнения, — вот этот дом, — и я указал на дом э5.
— Тогда немедля доведем дело до конца, — решительно объявил старый гравировальщик.
И мы тут же дернули ручку второго звонка на левом дверном косяке. После длительного ожидания дверь отворила какая-то женщина весьма неряшливого вида.
— Это квартира на третьем этаже с окнами во двор? — медоточиво осведомился я.
— На улицу, — ответила неряха, явно уязвленная. — Вам надо было звонить в звонок на правом косяке.
Я самым нижайшим образом попросил прощения, после чего неряха несколько смягчилась.
— Молодая пара, что живет в задних комнатах, дома, — сказала она. — И раз уж вы подымаетесь, я вам посвечу.
Мы воспользовались ее любезностью и через несколько секунд поднялись на площадку третьего этажа. Неряха указала на дверь, в которую нам надлежало постучать, отворила свою, и, окатив нас волной лукового аромата такой силы, что у меня чуть не заслезились глаза, исчезла в сих живительных испарениях и заперлась вместе с ними.
Мое любопытство накалилось до предела: мне казалось, что за дверью, в которую мы стучали, нас ожидает нечто удивительное и важное. Веселый звонкий голос попросил нас войти, и в следующее мгновение мы очутились в комнате.
В ней находились двое — мужчина и женщина. Мужчина сидел в темном углу, и мы сначала его не разглядели, но женщину, поднявшуюся нам навстречу, я сразу узнал по столь знакомой мне тени.
Комната являла резкий контраст с той, которую мы только что видели и которая была довольно прилично обставлена. Эта комната была совершенно пуста; казалось, из нее вынесли все — да так оно и было на самом деле, — чтобы обратить в деньги. На полу в одном конце комнаты лежал матрац с кое-какими постельными принадлежностями. Единственной мебелью были стол и два старых стула. На столе мы увидели лампу гравера и немного снеди для очень скудного ужина, приготовлением которого они, должно быть, только что занимались: жалкий ломтик грудинки и горсточка вареного риса. И в довершение всего — если бы мне понадобилось неопровержимое доказательство, что я, наконец, нашел свои тени, — на окне висела клетка.