Земля Забытых Имен
Шрифт:
Он говорил невнятно, все больше сбиваясь и глядя мимо Яромира, но почему-то продолжал обращаться к нему:
— Знаешь, боярин, как я всем им завидовал, когда сопляком был? Люто! Из грязи все красивым кажется. Ох, как старался… как работал… А конца-то нет! Нет такого, на что посмотришь и скажешь: все, дальше некуда, сделал все, что мог… Вот свою кузню завел, учениками оброс, в вятшие выбился — и что бы не жить, брюхо поглаживая? А счастья нет… И только глупость понять мешает, что никогда на вершину не подняться. Нет ее, вершины, боярин! А он тут… —
Речь его утратила всякую связность. Скорчившись у решетки, могучий кузнец зашелся в рыданиях. А Нехлад, с трудом разжав пальцы, мертво в железные прутья вцепившиеся, отступил к дальней стене. Ему было страшно. Как ни бессмысленно выглядел рассказ Нечая, молодой боярин, кажется, хорошо его понимал.
Кузнец рыдал долго, будто за целую жизнь разом. А когда он затих, стражники привели еще одного человека. Нехлад его не знал, но лицо помнил — это был один из ближников Ярополка. Тот же стражник, который сказал про «коробочку», промолчал, но пустые каморки обвел очень выразительным взглядом.
Над Новосельцем сгущалась ночь. Синее августовское небо заискрилось звездами. Через окошко был виден край роскошного облачения Жнеца — созвездия, посвященного Весьероду. Спать нужно, пусть сон скрасит ожидание…
Сон! Нехлад вздрогнул. Недавно ему приснился сон, забывшийся поутру, и почему-то именно сейчас прихотливая память вытолкнула его на поверхность. Даже странным показалось, как можно было это забыть.
Сновидение вновь перенесло его на жуткую равнину под багровыми тучами, где высилась в нави башня — темница усталых душ. С удручающей непреклонностью кружили по равнине чудовища. Было тихо, и стук сердца слышался приглушенно, но Нехлад ясно различил зов царевны…
Он лег на одеяла и закрыл глаза, неспешно восстанавливая привидевшееся.
Тысячи лет заточения, страха и тоски. Тысячи лет мучит воспоминание о волне палящего воздуха, о гари и пепле. Тысячи лет — неизменная равнина, багровые тучи и чудовища.
И башня.
— Наконец-то мой зов вновь коснулся тебя!
— Древлевед, мой учитель, не позволял мне видеть сны, чтобы не отвлекаться, от учебы.
— Да, я понимаю… Но как же было страшно думать, что надежда оказалась ложной!
Царевна вела Нехлада с яруса на ярус, и везде он видел оцепеневших людей, вернее, их души, но никакого другого облика для себя они не мыслили и потому остались в нави такими же, какими приняли смерть в адском пламени Ангейра.
— Они не спят. Здесь нет сна, только усталое забытье. Иногда они приходят в себя — и почти всегда мы кого-нибудь теряем. Лишь немногие, кем управляет чувство долга, держат себя в руках. Простые люди теряют разум и готовы погибнуть в когтях тварей из Тьмы, лишь бы окончился этот бесконечный плен…
Они поднялись наверх, в покои царевны. Здесь все, как было у нее дома: ее вещи и украшения, пергаментные свитки и расшитые занавеси. Но на всем — печать запустения. Яромир понимал, что в нави царевна превратила темницу в подобие дома, и видел, как трудно ей поддерживать образ. Наверное, потому, что терзали сомнения: а нужно ли?
— Данаила, — произнес он.
— Так меня звали, — кивнула она. — Я не сомневалась, что ты угадаешь имя. Мне твое — неизвестно.
— Меня называют Яромир Нехлад, сын Владимира Булата.
— Я чувствую в тебе великую силу, Яромир. Прошу, молю: освободи нас!
— Но я не знаю как.
— Ах, если бы я знала это сама! — вздохнула царевна.
— Расскажи мне, что сможешь, Данаила, мне ведь до сих пор неизвестно, что у вас случилось.
— Случилось? — медленно переспросила она, словно пробуя слово на вкус— Да, наверное, так и должен сказать посторонний: что-то случилось… У нас случилось то, Нехлад, что мы были любимцами богов, а мнили себя равными им властелинами мира!..
Ее рассказ не слишком отличался от того, что уже было известно Нехладу. В нем были и Огнерукий даритель, и свет, срывавший покровы нави, и высокое мастерство кудесников. И власть.
Власть великого города над всей землей, над злаками и стадами, над ветрами и дождями. Над залежами руд и свойствами камней. Над дикими племенами — не было еще других на свете, только жители Хрустального города и дикари вокруг до края земли.
Власть над ближними гранями нави, над низшими демонами, над тайнами сотворения удивительных вещей.
И все же было отличие. Так сказала Данаила:
— Нас погубили ненависть… и любовь. Моя любовь к Вельдару и ненависть к нему Локриса. Как любила я юного мага! Он был лучшим из людей: боги благословили его, наделив даром искренней любви ко всему живому. Вельдар никогда не уходил далеко в навь, ему хватало земных богатств. Но мой отец, наш царь, не жаловал его. Он доверял только Локрису, искусному бессмертному магу, который сумел воссоздать светильники Орестея.
Неожиданная мысль посетила Нехлада.
— Бессмертный маг, воссоздавший светильники? А не может ли Древлевед и быть тем самым Локрисом?
Царевна покачала головой:
— Я не знаю твоего Древлеведа, но Локрис погиб вместе со всеми. А светильники после его успеха пытались делать многие, даже потомки синтан. Их маги порой приближались к башне… даря ложные надежды. Но меня не слышали, и я не могла проникнуть в их сны. А потом даже они исчезли.
— Ныне от них осталась только смутная память. Царевна бросила взгляд за окно, но Яромир успел заметить слезу на ее щеке.