Земная жена на экспорт
Шрифт:
Тут Толику предложили повышение по службе - его перевели в управление комбината небольшим начальником. Хорошо, что только сейчас, потому что зарплата у начальника стала меньше, чем у инженера на производстве. Я начала заговаривать о детях, но он отмалчивался, потом сказал, что не готов. Я тревожилась, года идут, я моложе не буду. Но Толик становился все раздражительнее.
И вот, в прошлом декабре все экономико-бухгалтерские службы, все в мыле, готовились к годовым отчётам, и главный предупредил, что работать будем допоздна, а потом дежурный автобус будет нас развозить по домам. И действительно, несколько дней так и было. Но сегодня бухгалтерия днём завела какую-то аццкую прогу, и компы в локальной сети зависли намертво. Сисадмины до семи вечера, яростно матерясь, фиксили багу, но потом объявили, что до утра работы нам не будет, и мы можем валить на фиг отсюда и не ныть над душой. Мы и припустили по домам. Я ещё зашла в супермаркет возле дома, купила на ужин стейки и пакет мандарин. Их запах напомнил мне, что скоро Новый год.
Войдя в полутемную прихожую, не успев включить свет и раздеться, я услышала, что стонет Толик. Сказать, что я испугалась - ничего не сказать. В голове мгновенно промелькнули множество версий - от нападения квартирных воров до инфаркта, инсульта, прободной язвы желудка, возможно, все это вместе. И я, как была, в пуховике, шапке, сапогах, прижимая к груди зачем-то дурацкий пакет из магазина рванула в спальню, стоны раздавались оттуда. Толику плохо!
Глава 2
Как же я ошибалась - Толику плохо не было, ему было хорошо. Приглушённый свет, на прикроватной тумбочке небольшой поднос с бутылкой коньяка, две рюмки, шкурки мандарин, обёртка с половиной плитки хорошего шоколада. Взгляд выхватывал мелкие, незначительные детали, страшась посмотреть на кровать. Наконец, я насмелилась и взглянула.
А там сцена из Ревизора! Абсолютно голый Толик, судорожно натягивающий на себя простынь (чего я там не видела?), и не менее голая Маринка, секретарша одного из замов генерального директора комбината. Она пыталась прикрыться сжатыми кулачками у своей груди. По ковру на полу было разбросано бельишко вперемешку с трусами и носками моего гражданского мужа. Спешили, однако. Неожиданно на меня напал смех. Вероятно, это была какая-то нервная реакция, но я, плюхнувшись на банкетку у стены, по-прежнему со злополучным пакетом, хохотала.
Все было как в плохой провинциальной постановке какой-то комедии. Парочка сумела встать с кровати, Маринка нашла свое бельишко и, боком продвигаясь к двери из спальни мимо меня, быстренько выбежала отсюда. Толик, что-то бурча, натягивал брюки, не попадая ногой в штанину, и злясь ещё больше из-за этого. Приметив чуть подальше, у окна, валяющиеся теплые колготы, прекратив смеяться, устало сказала мужу:
– Отдай даме, а то жопу обморозит, холодно на улице!
Метнув на меня нечитаемый взгляд, он схватил эту одёжку и выскочил следом за дамой сердца. Да, я намеренно сказала грубо, так мне казалось, что я смогу приглушить ту острую боль, что раскаленной иглой вонзилась в сердце. Больно было даже дышать. Я так и сидела, не раздеваясь, не шевелясь, смотря в одну точку. Казалось, что из меня, как из надувной игрушки, внезапно исчезли все силы. Хлопнула дверь в прихожей и через пару минут в спальне появился Толик. Он что-то говорил, размахивал руками, обвинял почему-то меня, рассказывал про полигамию. Я не хотела его слышать и не слышала, просто сидела. Наконец, выдохшись, Толик остановился передо мной и совершенно спокойным голосом сказал:
– Ну, теперь ты понимаешь, что будет лучше тебе уйти из этого дома?
Я, в каком-то оглушении, тупо спросила:
– Почему мне?
– Потому что это моя квартира! И все документы на мое имя оформлены! Это я платил ипотеку!
Ага, а я, получается, просто мимо проходила. И вообще, я здесь никто и зовут меня никак. И не поспоришь, все именно так по документам. Я тяжело поднялась с банкетки, не помню что именно покидала в чемодан, Толик был весьма галантен, в большую спортивную сумку тоже что-то укладывал, даже вызвал мне такси и погрузил вещи. Так, с пакетом мандаринов и с вещами я вернулась к тете Кате.
Болела я долго, больше месяца. Тетя Катя, используя всех своих знакомых, сумела организовать мне больничный. Приходил и в самом деле наш участковый терапевт, долго выслушивала мое сердце, качала головой, выписала кучу лекарств. Я их безропотно глотала и вновь ложилась, поворачиваясь лицом к стене. Потом ещё отпуск оформили. К весне я более-менее выздоровела и вышла на работу. С Толиком за этот год виделась всего два раза, и то, завидев его в коридоре, сворачивала в первую попавшуюся дверь.
Так мы и продолжили жить вдвоем с тетей Катей.
При мысли о тете Кате потеплело на душе, и я прибавила шаг, торопясь попасть домой, в знакомый уют, к человеку, который всегда был и будет на моей стороне, который выслушает, утешит, даст совет, покажет выход из сложной ситуации, словом, к моей тете Кате.
Я её знаю всю свою сознательную жизнь, то есть, с трёх лет. Она младшая папина сестра. Когда мне было три года, авария на установке, вырабатывающей гептил, унесла жизнь моих родителей. В те годы на нашем комбинате было несколько закрытых, режимных предприятий, так называемых, почтовых ящиков. Мои родители работали на таком, которое производило высококипящее ракетное топливо, одним из компонентов которого и был тот самый гептил. Мне было три года, тете Кате - двадцать лет. Моя мама была из детдома, а у папы из всей родни осталась одна сестра Катя.
Чтобы меня не забрали в детдом, Катя бросила институт после третьего курса и пошла, работать в школу преподавателем домоводства. Педучилище она потом закончила заочно. Работа у нее была, жилье тоже, после родителей, моих бабушки и дедушки осталась двухкомнатная квартира в старом городе, ещё сталинской постройки. У моих родителей тоже было жилье - небольшая квартира в деревянном двухэтажном доме, временной постройки первостроителей города. Потом их планировали снести, но как всегда, что-то не получалось... а там и дом благополучно сгорел в одну из зим. Жителям предоставили новое жилье, а про меня никто и не вспомнил. Так мы и жили с тетей Катей. Замуж у нее выйти не сложилось как-то, парень, с которым они собирались пожениться, погиб в армии, в одном из разных локальных конфликтов, а другие женихи не хотели брать в жены девушку с довеском, то есть, со мной. Сердобольные кумушки советовали ей:
– Катя, да отдай ты девчонку в приют! Вырастет, поди, и там! Ты молодая, своих нарожаешь мужику! Эту ведь тоже кормить надо, у своих кусок отнимать будешь, какая там у нее пенсия! Крохи!
Но Катя, сжав зубы, молча, продолжала растить меня - ходила по врачам, занималась со мной уроками, обучала домашним премудростям, водила на бальные танцы и бассейн, зимой по выходным мы с ней ходили на каток или ездили на лыжную базу. Так мы изживали все детские простудные заболевания.
Потом тетя увлеклась садоводством - огородничеством. На выделенном сто лет назад государством участке земли, путем жесточайшей экономии была возведена халабуда и сарай с теплицей. Все это гордо именовалось Дача. Именно так, с большой буквы. Сие сооружение было тут же мною, со всем подростковым пылом, возненавидимо. Я и сейчас не проявляю к ней интереса, хотя волею судеб и тетки, знаю многое из огородничества и даже кое-что умею. Нет, я не лодырь, разумеется, я принимаю участие в самых тяжёлых работах, а именно - весенней перекопке гряд, окучивания картофеля и выкопке его. Но последний год я этим манкирую сознательно.
Дело в том, что у нас появился новый сосед, отставник дядя Леша, холостой, и я заметила, как он поглядывает на мою тётку. Та делала равнодушное лицо, и отмахивались от моих наводящих вопросов. Но я надеялась, что вдруг у них все сладится? Моя дорогая тетечка Катенька как никто, достоин своего счастья!
Вон уже и видны окна нашей квартиры, горит свет за плотными портьерами на кухне и в гостиной, меня ждут дома с горячим ужином и любовью. Я прибавила ходу, пара минут и я открываю дверь дома.