Земной поклон. Честное комсомольское
Шрифт:
– Не пускают, нельзя!
– раздались голоса.
Но Людмила Николаевна пожала плечами, точно хотела сказать: «Кому нельзя, а кому можно», - и вошла в прихожую.
Услышав стук двери, туда сейчас же выплыла Софья Васильевна и сказала заученную фразу:
– Состояние тяжелое. Ожоги занимают очень большую площадь. Находится в полузабытьи. Вход, товарищ Листкова, строго воспрещен!
– У меня свой халат, - сказала Людмила Николаевна и, расстегнув шубку, показала белый халат.
– Все одно не велено!
– строго сказала Софья Васильевна.
–
– Но мне необходимо сказать ему два слова!
– Он не услышит ваших слов.
– Ах, я так виновата, я должна сказать ему это! Я только теперь многое в жизни увидела по-другому, только теперь поняла, что на свете есть чистое, большое чувство!..
– И Людмила Николаевна заплакала.
Софья Васильевна ничего не поняла.
– Уходите скорей, товарищ Листкова!
– сказала она.
– Придет Илья Николаевич - неприятностей не оберемся!
– У вас нет сердца!
– сердито выкрикнула Людмила Николаевна.
– Все вы бездушные! Это известно каждому!
Софья Васильевна покраснела, обидчиво поджала полную нижнюю губу:
– То-то мы на своих руках и выхаживаем вашего брата, горшки да судна за вами таскаем. Идите, говорю, отсюда, пока Илья Николаевич не вышел!
– И она открыла дверь.
– Иду, не кричите! Вот возьмите для него варенье да лимоны из города.
Она протянула Софье Васильевне сверток, доброжелательно улыбнулась ей, будто между ними и не произошло резкого разговора, вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Софья Васильевна пожала плечами, взяла сверток и покачала головой:
– Куда уж ему лимоны да варенье! Матери разве? Так ей тоже не до этого сейчас.
СЕРДЦЕ И КОМСОМОЛЬСКАЯ ЧЕСТЬ
В школе в этот день все было необычным. Ученики первой смены утром бегали в больницу и опоздали к началу уроков. Учителя не пожурили их и даже не спросили о причинах опоздания: все было ясно и без объяснений.
Младшеклассники не давали заниматься десятому классу. Они то и дело открывали дверь в класс и глядели на пустую парту Коновалова, точно надеялись увидеть Сашу на своем месте. Сережка почему-то в школу не пришел; ребята видели его на рассвете во дворе больницы.
Не пришла в класс и Стеша Листкова, но и это никого не удивило…
В перемены не было обычного веселья. Притихли даже малыши. Старшие собирались встревоженными группами. Разговор был об одном: пожар и тяжелые ожоги у Саши Коновалова.
В десятом классе урок математики неожиданно заменили химией. Это обстоятельство несколько отвлекло десятиклассников от ночных событий.
– Чуете, ребята?
– сказала Зина.
– Новый математик почему-то не принял класс!
И вдруг все поняли, что это связано с возвращением Александра Александровича.
– Как хорошо!
– обрадованно сказал Миша.
– Ах, Сашка, Сашка, дела какие! А ты-то лежишь и ничего не знаешь!
– с горечью добавил он.
– А что, если Александр Александрович теперь сам не захочет к нам возвратиться?
– высказал предположение Ваня.
– Ну знаете, так, из гордости… Саша тоже говорил мне об этом.
– Ну нет, он так любит школу!
– не согласилась Зина.
– Неужели он добровольно бросит наш класс, особенно после вчерашнего события?..
На второй урок Миша опоздал. Он вошел в класс, когда у доски отвечал новенький ученик, пришедший с выселка, Кирилл Ершов, скромный паренек в косоворотке, с прилизанными на прямой ряд светлыми волосами и добродушным взглядом зеленоватых глаз. Он стоял у доски растерянный и путался в ответах о положительных и отрицательных электрических зарядах.
– Можно войти?
– спросил Миша, открывая дверь с таким выражением лица, что класс понял: случилось что-то необыкновенное.
Все насторожились.
– Войди. Почему опоздал, а?
– добродушно спросил Алексей Петрович.
– Алексей Петрович! Сережки знаете почему нет? У него вырезали кожу для Саши!
– Миша с трудом перевел дыхание.
– Саше плохо. Очень плохо! У него в ожогах все тело, и спасти его можно только пересадкой кожи.
Алексей Петрович встал со стула.
– Откуда ты все это знаешь, а?..
– спросил он.
– Мне сказала сама Нина Александровна… Алексей Петрович, - обратился к учителю Миша, - вы парторг, разрешите нам сейчас же провести комсомольское собрание класса!
Алексей Петрович согласился и отправил Ершова на место.
– Садись, ничего не знаешь, а!
– сказал он, произнося «а» с сожалением.
Ершов виновато поплелся на место. Алексей Петрович сдвинул на край стола классный журнал и портфель и направился было к Сашиной парте, чтобы сесть, но раздумал, взял стул и сел у окна.
– Кто у вас член бюро? Пусть ведет собрание, - сказал он.
Вышел Никита Воронов, крепкий, коренастый, ни дать ни взять русский мужичок. Вразвалочку подошел к столу, пригладил льняные волнистые волосы и одернул новый темно-синий физкультурный костюм, шаровары которого были заправлены в новые серые валенки.
– О чем собрание-то?
– не спеша спросил он Алексея Петровича, вскидывая на него голубые глаза.
– А ты разве ничего не понял из слов Домбаева?
– удивился Алексей Петрович.
Никита помолчал и опять спросил:
– Открытое?
Алексей Петрович кивнул.
– Пиши, Елена!
– Никита протянул бумагу блондинке, сидевшей на первой парте, не спеша отстегнул от кармана «вечную» ручку и тоже подал ей. Помолчав немного, он сказал: - Начинаем открытое комсомольское собрание класса. Слово предоставляю Домбаеву.
Миша вышел к столу и стал рядом с Никитой. Он был очень взволнован, пальцы у него находились в беспрерывном движении.
– Ребята, я сказал уже все!
– заявил Миша.
– Добавлю одно: кто не боится дать кожу для спасения жизни товарища, подписывайтесь вот здесь.
– Он положил на стол бумагу, вырванную из тетради, расписался первым и пододвинул ее Никите вместе с карандашом.