Зенитчик
Шрифт:
Зашевелились, наконец, стволы орудий начали нащупывать цель. От орудий доносятся команды "совмещай". Пока еще все можно остановить, пока мы просто сопровождаем цель, но я уже принял решение.
— Огонь!
— Огонь! — повторяют командиры орудий.
Г-гах! Г-гах! Залп получается с небольшим разрывом во времени. Четыре длинных языка пламени рвутся из стволов в небо, чтобы через мгновение превратиться в клубы порохового дыма. Пять, четыре, три, два, один.
— Огонь!
Г-г-гах! На этот раз залп получается лучше, звенят выброшенные затворами гильзы. Пять, четыре, три, два, один.
— Огонь!
Г-г-гах! Теперь все четыре орудия стреляют одновременно.
— Огонь!
Г-г-гах! В этот момент в небе появляются черные точки разрывов нашего первого залпа. Как они легли по отношению к цели, я без оптики не вижу. Результаты нашей стрельбы могут наблюдать только те, кто сидит за визирами дальномера и ПУАЗО. И еще первые номера орудийных расчетов. Разрывы второго залпа.
— Отворачивает! Отворачивает!
Доносится с дальномера. Если отворачивает, то мы были близки к цели. Черные точки третьего залпа пятнают синеву неба.
— Чуть в стороне!
Разрывы четвертого залпа.
— Совсем в стороне.
Сообщают результаты последнего залпа из окопа ПУАЗО. За десять секунд после поворота немецкий разведчик успел уйти далеко от своего прежнего курса. Сбить мы его не могли, но фотосъемку сорвали. Хоть какой-то результат. Через три минуты наступила расплата за удовольствие. Вон другой результат бежит, а за ним еще два результатика. Ой, споткнулся, упал. Взводные помогли капитану подняться. Хреново, только злее будет.
— Кто стрелял?! Кто разрешил?!
Я делаю два шага вперед.
— Все стреляли, товарищ капитан, а команду я дал.
— Ты кто такой?! Ты…
Ой, товарищ капитан, и где же Вы таких выражений набрались? Ф-фу, как некрасиво! И руками у меня перед лицом махать не надо, еще заденете ненароком. Ну и выхлоп у тебя капитан. Вчерашний? Нет, похоже, уже сегодня успел причаститься.
— За что под трибунал, товарищ капитан? За обстрел вражеского самолета?
Ах, за самовольную стрельбу по вражескому самолету. Ну да, ну да, существенная разница. Должен же кто-то немецкие самолеты сбивать, пока ты водку хлещешь. Ф-фу, как некрасиво! Все мои родственники нормальные, приличные люди. И у меня с головой все в порядке.
— А я и не знал, товарищ капитан, что на уничтожение врагов нашей Родины Ваше персональное разрешение требуется.
Оказывается, все-таки требуется. Но голос уже на полтона ниже и про трибунал уже не заикается. В трибунале и ему самому могут неприятные вопросы задать. Например. Где Вы в этот момент были, товарищ капитан? А где Ваши взводные командиры в это время находились? И почему вверенной Вам батареей командуют все, кому не лень?
— Есть десять суток ареста!
Хотя по моему скромному мнению хватило бы и пяти, но меня почему-то никто спросить не догадался. До моих ушей доносится еле слышное жужжание. Осторожно поднимаю глаза и вижу набирающую высоту тройку ЛаГГов. Их подняли на перехват разведчика с аэродрома авиационного завода. Только немецкий самолет уже давно исчез и погоня за ним, как всегда, выльется в бесполезный расход бензина. Сюда бы хоть какую-нибудь радиолокационную станцию и нормальную связь с перехватчиками. Мечты, мечты.
Со спины комбата к нам приближается группа военных. Белые полушубки, комсоставские шинели – полковое начальство пожаловало. Увлеченный разбором моих достоинств Дронников их приближения не заметил, а когда Шлыков пихнул его в бок, было уже поздно – начальство находилось буквально в двух шагах и, судя по вытянувшимся лицам, все слышало. Попал капитан.
— Что? — недовольно встрепенулся оторванный от увлекательного занятия комбат и тут же увидел подошедших.
— Что здесь происходит? — тон стоявшего впереди майора не предвещал ничего хорошего.
— Товарищ майор… — начал Дронников, но его обрывают.
— Постройте батарею.
— Батарея-а, становись! Р-равняйсь! Смирно-о!
Комбат пытается четко печатать шаг, но это у него не слишком получается, майор морщится, будто у него лимон во рту.
— Товарищ майор, личный состав учебной батареи построен! Командир батареи капитан Дронников.
От комбатовского выхлопа майора перекашивает еще сильнее, но он справляется со своей мимикой.
— Здравствуйте, товарищи артиллеристы-зенитчики!
— Здрав-гав-гав, тащ-щ май-ор!
Отвечает батарея.
— Поздравляю вас с первыми боевыми стрельбами, проведенными по фашистскому самолету разведчику!
— Ура-а! — отвечают немногочисленные кадровые красноармейцы.
— Ура-а! — подхватывают самые сообразительные
— Ура-а! — дружно ревет строй.
Майор не обращает внимания на первоначальную заминку и продолжает речь.
— Сегодня вы, можно сказать, заново родились как артиллеристы-зенитчики…
Говорит он минуты три, потом эстафету подхватывает комиссар полка. Это коротко говорить не может, я даже замерзать начал. Им хорошо в полушубках, а мы в шинелях на морозе стоим, хорошо хоть ветра нет. Все когда-нибудь заканчивается, комиссарская речь тоже подошла к концу, и мы дождались команды "разойдись". Я вижу, что майор отзывает Дронникова в сторону и что-то ему втирает, комбат вяло возражает. В конце концов, майору это надоедает и он быстрым шагом уходит в направлении штаба. За ним устремляется свита и плетется Дронников. В батарею он вернулся часа через два, когда мы уже вернулись в казарму. На меня зыркнул волком, но про губу уже не заикался. А через два дня нам представили нового комбата.
Похоже, что с помощью нашей батареи полковое начальство решило избавиться от командирского балласта мирного времени. Новый комбат старший лейтенант Филаткин – непьющая и более деятельная версия Дронникова. Внешность у Филаткина образцовая, тщательно отутюженные гимнастерка и галифе из дорогого габардина, явно сшиты на заказ. Хромовые сапоги начищены до зеркального блеска, подворотничок всегда свежайший. Нашивки, петлицы и знаки различия находятся на своих, выверенных до долей миллиметра, местах. Комбат всегда тщательно выбрит, причесан и благоухает одеколоном. Причем это образцовое состояние он ухитряется поддерживать в течение всего дня, что впрочем не трудно. Собственноручно прикасаться к технике он не любит, предпочитает руководить действиями подчиненных с определенного расстояния.
Такие командиры – золотой фонд любой части. Они умеют привести к общему знаменателю своих подчиненных, по крайней мере, внешне. В их подразделениях самая лучшая выправка и строевая подготовка, их ставят в первые ряды, а на их командира сыпется дождь из благодарностей и поощрений. К счастью они не часто высоко забираются по служебной части, увольняясь капитанами, в лучшем случае майорами. С лета прошлого года все изменилось. Строевая подготовка уже мало кого интересует, пусть и не часто, батареи полка ведут огонь по реальным самолетам противника, а вот тут у Филаткина, похоже, не все в порядке. Оказалось, что гонять новобранцев по плацу у него получается намного лучше, чем управлять огнем батареи. Вот и выперли его из запасного полка, так сказать, на фронте научится, а не научится… Только нам, его подчиненным, от этого не легче.