Зеркальные очки
Шрифт:
— Тони, что ты делаешь? — спросила девушка. Несмотря на синеватый оттенок кожи, было заметно, как она побледнела, скорее всего заподозрив, что происходит на самом деле.
— Что я делаю? — засмеялся он, вставая. — Не уверен, что сам понимаю. Но так оно интереснее, не правда ли?
— Хорошо, друг. — Тод тоже поднялся с места. — Я попробую.
— Тони… — Уинн пристально посмотрела на обоих.
— Что это? — спросила Уинн, указывая на Стоунхендж. Разряды молний ветвились во тьме, освещая толпу, стоявшую снаружи купола.
— Всего лишь son et lumiere, [49] —
Спустя несколько секунд две лазерные радуги замерцали над камнями.
— Проверенные временем хиты Стоунхенджа, — с презрением прокомментировал Тод. — Здесь работали Констебль и Тернер. Тернер, как обычно, изобразил все с привычной для него помпезностью. Разряды молний, мертвые пастухи и воющие псы. А Констебль попытался внести живость в свои унылые акварели двойной радугой.
49
Светомузыка (фр.).
Кейдж закусил губу и ничего не ответил, не нуждаясь в лекции по истории Стоунхенджа, тем более от Шлерманна. В конце концов, ему принадлежал один из тех этюдов Констебля.
Тод опустил щиток видстаровского шлема и стал похож на богомола с глазами-линзами. Послышалось жужжание крохотных моторчиков, фокусирующих две камеры.
— А у кого-нибудь начался приход? — спросила Уинн.
— Я довольно много накопал по Стоунхенджу, — продолжил Шлерманн. — Поразительно, какие люди здесь бывали.
— Да, — ответил Кейдж. — Затылок словно какая-то влажная прохлада обволакивала. Как грязь. — Они приняли капсулы «участия» еще по дороге. — Который час?
— Четыре восемнадцать. — Тод вставил свежий диск в аппарат, прикрепленный к поясу. — Восход в пять ноль семь.
Кейдж посмотрел на северо-восток, там уже начало светлеть. Звезды походили на стеклянных клещей, тонущих в серости небес.
— Они приходят волнами, — сказала Уинн. — Галлюцинации.
— Да, — глаза Тони начало покалывать изнутри. Что-то шло не так, но он не мог понять — что.
Они миновали неизбежный пикет Лиги воздержания от наркотиков; к счастью, никто из ее членов не узнал Кейджа. В конце концов все трое добрались до коридора, обнесенного колючей проволокой и ведущего сквозь толпу к входу в купол. По нему маршировала колонна призраков, одетых в белые одежды; на некоторых красовались очки. Они несли медные глобусы, дубовые ветки и флаги с изображениями змей и пентаклей. Здесь были мужчины и женщины, но, казалось, в процессии участвуют одни старики. Они бормотали какую-то молитву, и звук их голосов походил на ветер, шуршащий опадающими листьями. Высохшие древние фантомы, морщинистые и сосредоточенные, погруженные в размышления, словно прямо сейчас они решали в голове шахматные головоломки.
— Друиды, — прокомментировал Тод. Слова разрушили транс, и дрожь пробежала по плечам Кейджа. Он взглянул на Уинн и мгновенно понял, что она чувствует то же самое. В предрассветном мраке ее лицо осветила улыбка.
— С тобой все в порядке? — спросил Тод.
— Нет, — засмеялась Уинн.
Парень нахмурился и взял ее за руки.
— Пошли. Нам надо обойти купол, если мы хотим увидеть восход солнца над Пяточным камнем.
Они начали пробираться сквозь толпу к юго-восточной части постройки. Пространство между оболочками пустовало, и Кейдж увидел, что друиды окружили внешний круг камней. Все повернулись на северо-восток, в сторону Пяточного камня и поднимающегося солнца.
— Вот он, — сказал Тод. — Мы прямо на оси.
Толстуха, стоявшая радом с Тони, светилась. На ней ничего не было, кроме утыканных шипами кожаных легинсов по колено. Ее кожа сияла мягким зеленым светом, а когда женщина двигалась, то жировые складки перекатывались и мерцали, как волны, залитые светом луны. Поначалу Кейдж принял женщину за еще одну галлюцинацию. Что-то было не так.
— Ты тоже ее видишь? — спросила Уинн.
— Она — светлячок, — громко ответил Тод, и толстуха уставилась на них.
Уинн кивнула, словно все поняла. Кейдж приставил ладонь рупором к уху:
— Что такое «светлячок»?
— У нее люминесцентный оттенок кожи, — раздался шепот.
Тод засмеялся, наведя линзы шлема на женщину:
— Ты хоть представляешь, насколько канцерогенна эта дрянь? Восемьдесят процентов смертности после пяти лет использования.
Та вперевалку подошла к ним:
— Это мое тело, красавчик. Так ведь? — Кейдж удивился, когда она обняла Шлерманна за талию. — Ты тут фильм снимаешь, а, красавчик? Я в нем буду?
— Естественно. Каждый получит свои десять минут славы. А ты знаешь, камера тебя любит, светлячок. Ты, наверное, поэтому так выкрасилась.
Толстуха захихикала:
— Ты тут не один, да, красавчик?
— Не сейчас, светляк. Солнце восходит.
Фотографы-любители и профессиональные операторы начали, толкаясь, занимать места вокруг них. Тод, коварно орудуя локтями, не сдвинулся с места. Яркая кромка солнца появилась над деревьями с северо-востока. Внутри купола друиды подняли деревянные рога и протрубили славу новому дню. Снаружи послышались нечленораздельные крики и вежливые аплодисменты. На земле, лая, катался человек с длинной бородой.
— Но линии не совмещаются, — жаловался какой-то идиот. — Солнце в неправильном месте.
Светило выбралось из-за деревьев и поползло по кирпично-красному горизонту. Кейдж закрыл глаза, но все равно видел его: кроваво-алое, со вспышками синевы и венами, пульсирующими на поверхности.
— С солнцем все в порядке, — сказал человек с камерой вместо головы. — Стоунхендж никогда не располагался с ним на одной линии. Это миф, парень.
Хотя Кейдж и не сразу узнал мужчину, он чувствовал, как ненавидит этот издевающийся голос. Когда же он открыл глаза снова, то красный диск уже взобрался в небо. Через несколько минут он прошел над Пяточным камнем и словно завис там, удерживаемый единственным неказистым столбом в пять метров высотой. Тони смотрел на него сквозь каменную рамку древних колонн и перекладин внешнего круга Стоунхенджа и чувствовал себя так, как будто неожиданно встал на главную ось мира. Его околдовало: люди в шкурах сумели выстроить сооружение, способное поймать звезду. Толпа затихла, а может, это Кейдж не видел и не слышал ничего, кроме небесного огня и камня. А потом время пошло дальше. Солнце продолжило восход.