Зеркало без Венеры
Шрифт:
– Не смотри в глаза, не задавай вопросов, – втолковывал ему утром Стив. – Только слушай и хорошенько запоминай, что там и где, за этим веселеньким гобеленом. Это может пригодиться.
l1
8
Апартаменты доктора располагались в центральной части замка, в самой высокой башне почти в середине острова, напротив пещер, если по прямой. Отшельник сообщил, что эта клиника была самой отдаленной и потому самой бесконтрольной. Результаты ее работы были худшими среди клиник, но зато в порядке была отчетность, которая подробно объясняла, почему потеряна каждая яйцеклетка и что произошло с каждым эмбрионом или плодом до того, как они смогли
Кабина лифта с кнопкой, помеченной «Доктор Г. Фрай», поплыла наверх, и Адам сбился, считая этажи. Приемная, кабинет – все до банальности обыденно. Странные офорты на стенах, практически неотличимые друг от друга: слишком много, чтобы быть случайностью. Адам неосторожно задел плечом один, и он свалился на пол, но мягко, без грохота, а за ним блеснули металлом стенка и ручка сейфа. «Стив будет доволен этим открытием», – отметил Адам, вешая офорт на место.
Вошедший доктор ничего не заметила. Вблизи Гарриет Фрай оказалась еще ниже ростом, чем виделось с балкона, несмотря на каблуки, открывшиеся под штаниной, когда она села. В руках была толстая папка с именем Адама на обложке. «Не смотреть в лицо», – напомнил себе Адам и не удержался. Теперь оно показалось еще более невзрачным, бледным, без признаков возраста. Глаза смотрели с нескрываемым презрением.
– У вас есть вопросы?
Адам отрицательно помотал головой, и наступила пауза, во время которой доктор перебирала папку.
– Тогда мой вопрос: есть у вас любимые звери в вашем сафари-парке? – Гарриет наткнулась на страницу с его деятельностью.
– Да, это львы.
– А разве они не опасны? – глаза доктора на миг поменяли выражение.
– Не опаснее кошек, если соблюдать правила игры.
– На острове нет даже кошек, – заметила доктор.
«Какой странный диалог», – подумал Адам, но доктор уже овладела собой.
– Если вопросов нет, я расскажу вам о тревогах мира, а значит, и клиники. Хранилища биоматериалов и, в частности, яйцеклеток еще не исчерпали свой запас, но он не безграничен. А генетические эксперименты в попытке получить новые яйцеклетки из стволовых клеток человека пока не внушают оптимизма. Вот почему они так ценны.
Доктор сделала паузу, листая папку:
– С вашим плодом как будто все в порядке. Вот только пол… Не знаю… Его полное формирование завершится позже.
Адам почувствовал странное волнение в голосе доктора:
– Пол должен быть мужским. Но если в результате генного сбоя мужские половые органы плода не сформируются, вынашивание будет прервано.
Но что это означает? Значит ли это, что он носит за спиной мутанта – будущий ущербный организм, который, возможно, и говорить-то не сможет – и его уничтожат вместе с Адамом? Или их убьют порознь? Но спросить он не решился.
И в этот самый момент он ощутил за спиной странное, ни на что не похожее движение, как легчайшее прикосновение: будто Дюймовочка раздвинула лепестки своего тюльпана и ненароком коснулась Адама – плод ожил.
l1
9
Старину Тома, так звали отшельника из пещеры, они теперь время от времени посещали. Иногда вместе, иногда порознь. Особенно понравился ему Петр.
– Прямо как по Библии: сделаю вас ловцами человеков, обещал Иисус Апостолам, – прокомментировал эту дружбу Стив.
В пещере у огня перед лицом смертельной опасности их разговоры о тайнах мира и бытия, о смысле жизни и вечности приобретали особый смысл. Петр учил Старину Тома молиться. Но не мысли о смирении посещали их, а мысли о спасении, и не только души, но и тела.
Но разговоры о побеге стихли быстро: шансов осуществить его не было, по крайней мере, очевидных, а пустые надежды только омрачали жизнь. Остров был затерян в океане, и о постройке плота на манер Робинзона нечего было и думать. Жизнь Робинзона была для них воплощением свободы: за ним никто не следил и ему никто не мешал. Захват воздушного судна тоже исключался, так им казалось, потому что из оружия у них были только маленький скальпель, припрятанный Адамом, да заостренные палки. Но каждый все равно продолжал вести внутренний монолог в поисках хоть какого-то шанса покинуть остров живым. Другой вопрос – когда? До или после вынашивания? Если «до», то их будут искать и старательно. И никакая инсценировка суицида не пройдет. Если «после», то «после» может и не наступить. Старина Том утверждал, что после наркоза они уже не проснутся. Подробности своего спасения Том никогда не раскрывал, давая понять, что это только его дело.
Время от времени Адаму казалось, что Старина Том что-то не договаривает и, возможно, выдает себя не за того. И по тому, как напрягалось лицо Тома, когда парни рассказывали о первых признаках пробуждения жизни у них за плечами, Адам догадывался, что за этим кроется что-то большее, чем просто побег, который сохранил Тому жизнь. Вот только что, он не знал.
– С ноги – и в хребет, – так описывал Стив шевеление своего плода.
– Может, еще скажешь, с какой ноги – с правой или с левой? Он размером-то с баклажан, и то маленький, – но в голосе Адама не было улыбки.
Между собой они стали звать друг друга «папочками». Но в этом слышалось скорее тепло, чем насмешка. Адам не очень поддерживал эти разговоры. Впрочем, как и Петр. На обычные приставания Стива Петр отвечал, что человек – Божье творение и что именно Творец посылает в мир человека, даже если происходит это так, как здесь с ними. И был при этом очень серьезен.
– Значит, мы оказались в клинике по воле Бога? А я думал по воле генератора, – Стив, как обычно, насмехался, но никто его не поддержал.
– Разве генератор сотворил тебе сына? – Петр был суровее обычного. – Сотворил его Отец Небесный, и потому Он – его хозяин, Он примет его в мир и поведет по жизни, только без твоей, «папочка», помощи и без твоего участия.
l1
10
Этот разговор привел Адама к догадке, почему после вынашивания «папочек» отправляют на «переработку». Потому что они не соглашаются оставаться в стороне, они хотят быть участниками и соучастниками и готовы заплатить за это любую цену.
А какую готов заплатить он, Адам? Бессознательные страхи, посетившие его в первые недели после операции, со временем только усиливались. И к ним добавился еще один – страх за жизнь существа, которое неотлучно висело за его спиной, было с ним днем и ночью и несмело напоминало о себе. Он чувствовал, как становится одержим этой ношей, и его мир замыкается на ней, и без нее – он это ощущал – все для него перестанет существовать – и мир, и он сам, Адам.