Зеркало для тела осени

Адонис

Я переживаю тайну на груди восходящего солнца. Я укрываюсь детством ночи, пока моя голова лежит на коленях утра. Я ухожу, сочиняя книги исхода, и встретить меня невозможно.

Ведь я – пророк и скептик.

Я замешиваю тесто упадка: пусть мое прошлое пребывает в упадке – я выбираю себя. Я раскатываю век и истончаю его; я зову его: – о чудовище-оборотень, о оборотень-чудовище, – я смеюсь и плачу.

Ведь я – паломник, одолевший эпоху.

Я заметаю следы, вывожу внутри себя пятна. Я отмываю себя изнутри, чтобы остаться пустым и чистым. Так в глубине себя я живу.

Пролитой

кровью питаются мои корни, и среди собственной смерти не нахожу я места. Жизнь – это жертва, и мне неизвестна смерть: мое время сокрыто, хотя и видимо взглядом, а вечером волны служат мессу, и пугает меня вода.

Ведь я тороплюсь, и смерть между моими глазами множеством ветров следует за мной. Я смеюсь вместе с ней и плачу среди нежных ресниц: о смерть-затейница, смерть-плакальщица.

Я знаю, моя смерть в расцвете, я проникаю в могилу и гнусавлю свои слова, но все же я жив: кроме меня все это знают,

я нападаю и искореняю, преодолеваю и презираю. Когда я все преодолею, из другого мира обрушится водопад; когда я преодолею смерть и дальше не будет хода,

я остановлюсь, я укроюсь самим собой.

Присутствие

Я открываю дверь в земле,

я развожу огонь присутствия

среди облаков, что сталкиваются или длятся,

среди океана и возлюбленных волн,

среди гор и лесов, среди скал,

я создаю ночи, беременные

родиной, из пепла корней,

из полей моих песен, из грома и его раскатов,

я поджигаю мумию эпох.

Новый завет

Он не знает, как говорить эти слова,

он не знает голоса пустоши,

он – дремлющий каменный жрец,

согбенный под дальними языками.

Вот он движется под осыпью

в климате новых букв,

отдавая поэмы грустным ветрам,

грубо волшебно как медь —

он язык на волнах между мачт,

он всадник чужих слов.

Предел неба

Он видит во сне, как бросает глаза

в глубину приходящего города,

видит, как танцует посреди бездны,

видит, как забывает дни, что пожирают всё,

дни, что всё создают;

видит, как он возрождается, как разрушается

словно море – что торопит тайны,

зачинает новое небо на пределе неба.

Видение

Я вижу между подлыми книгами

под куполом желтым,

как летит ветхий город,

вижу стены из шелка

и казненную звезду,

что плывет в зеленой бутыли,

я вижу статую из слез,

из горшков и кувшинов,

и как падают ниц

перед правителем.

Как нужно упасть

Я живу между чумой и преисподней,

у меня есть язык, есть немые миры,

я живу в яблоневом саду и на небе,

в первом счастье, в отчаянье,

в ладонях у Евы —

хозяином проклятых деревьев,

хозяином их плодов;

я живу между искрами и облаками,

внутри растущего камня, в книге,

что знает тайны и как нужно упасть.

Диалог

– Где же ты был?

Что за свет плачет под твоими ресницами?

Где ты был?

Покажи, что ты написал? —

Я не ответил ей. Я не знал ни слова

и сейчас я порвал все бумаги,

я не смог найти звезду под тучами чернил.

– Что за свет плачет под твоими ресницами?

Где же ты был? —

Я не ответил ей. Ночь была бедуинским

шатром, а свечи – племенем,

а я изможденным солнцем,

под которым земля продолжает свой рост

и блуждает праведник в долгом пути.

Псалом

Я играю со своей страной;

Я вижу, как ее грядущее проступает за страусиными ресницами. Я соблазняю ее историю, ее повседневность, обрушиваюсь на них как скала или гром. На изнанке полдня я запускаю ее историю.

Я чужой вам, я на другой стороне. Я собой заселяю страну – и во сне, и наяву, я раскрываю бутон, и живу в нем.

Нужно, чтобы нечто рождалось, и я молниям открываю пещеры под собственной кожей, я строю гнезда. Нужно, чтобы я громом прошел сквозь соломенно-грустные губы, между камнем и осенью, между плотью и порами, между одним бедром и другим.

И поэтому я пою: – Приди ко мне, образ, наша агония тебе к лицу.

И поэтому я кричу и пою: – Кто принял нас здесь по-матерински, кто кормит нас смертью?

Я приближаюсь к себе, приближаюсь к развалинам. Меня охватывает губительное молчание – мал, чтобы канатом обернуться вокруг земли, и вовсе не настолько остер, чтобы пронзить лик истории.

Вы хотите, чтобы я был как вы. Вы варите меня в котелке ваших молитв, вы меня разбавляете солдатской похлебкой, добавляете перец тирана, и разбиваете меня как царский шатер, воздвигая мой череп как флаг.

– О, смерть моя,

приходи вместе со всем этим ко мне, я бегу, бегу, бегу к тебе.

Даль отделяет вас от меня огромностью грезы.

Я дразню в вас гиен и дразню богов. Я высаживаю в вас смуту и вскармливаю вас лихорадкой, я учу вас странствовать без проводников. Я – полюс ваших экваторов, я – проходящая весна. Я – дрожь в ваших глотках, и ваши слова пропитаны моей кровью.

Ты подползаешь ко мне как ящерица, я привязан к твоей пыли. Но нас ничто не связывает, а разделяет всё. Пусть один я сгорю, пусть пройду сквозь вас световым копьем.

Я не могу жить с вами, не могу жить ни с кем, кроме вас. Вы – волны моих чувств, и мне нигде не скрыться от вас. Но закричите же: «Море! Море!» Но поймите, что на вашем пороге солнечные бусы.

Откройте мою память, обнаружьте мое лицо под ее словами, мои буквы. Когда вы увидите пену, ткущую мою плоть, и камень, растворенный в моей крови, вы увидите и меня.

Запертый словно ствол дерева, сущий и несжимаемый как воздух – я не смогу вам подчиниться.

Я родился на каменоломне лилий, вырос на оси молний, и теперь живу между светом и травой. Я бушую и пробуждаюсь, я сверкаю и омрачаюсь, я проливаюсь дождем и выпадаю снегом. Часы – мой язык, а страна моя – день.