Зеркало ошельника
Шрифт:
– Да не, нормальный - миролюбиво начал я - просто с родней повздорил, да вдобавок, тебя вот еще встретил, кому расскажи, не поверят. Потому и показалось вначале, что крыша поехала.
– А у тебя ее по жизни не было - не унимался старичок-лесоичок.
– Это точно - не стал я спорить. А почему ты лесовичок, а не леший, я думал это одно и то же. Читал сказки в детстве, фильмы смотрел.
– А где ты тут лес видишь. Вот лет двести назад ле-ес был, зверья всякого, охотники, ягодники, грибники, ну и я леший. А теперь лесополоса-а... Там жгут, здесь ломают, водой все залили, ну и я теперь лесовик - он зло сплюнул - А знаешь, каким я лешим был? Все вокруг вот так держал -
Я сочувственно покачал головой.
– Да-а - протянул лесовичок и, пригорюнившись, присел на ветку.
Помолчали. Лесовичок тяжко вздыхал и охал, разглядывая свои взаправдашние, только ма-аленькие лапти.
– Ну ладно - проговорил я осторожно и с ноткой грусти - ты прости меня леший, что потоптал я здесь, пойду я. Жена, наверное, волнуется.
– Ага - ага - меланхолично и тихо проговорил старичок, не поднимая головы.
Я поднялся и огляделся, выбирая направление на звуки бешенной музыки, доносящейся с берега водохранилища. И сделал, было, первый шаг...
– А чо , бегал-то тут - внезапно остановил меня голос очнувшегося лесовичка.
Я обернулся и посмотрел сверху вниз на маленькое сказочное существо - Так я же...
– Я слышал, с родней повздорил, а чо бегал-то?
– вновь перебил он меня.
– Так один хотел побыть, остыть немного.
– И чо, побыл?
Я неопределенно пожал плечами.
– Правильно... Где тут один побудешь? Вокруг народ, толкотня, музыка ваша вон грохочет. Да и какая это музыка... Вон раньше была музыка... Помню как бабы на покосе, как затянут пока снопы вяжут... Мы с моей кикиморой ревьмя ревем. Так за душу тянут... А побыть одному здесь не получится. Не-а... Вот я места знаю...
– Да-а - поддакнул я на свою голову.
– Я вот сейчас тебе покажу - воодушевленно и с энтузиазмом подскочил лесовик и взмахнул рукой.
Я и слова сказать не успел, как все закружилось вокруг, исчезло и через мгновение мы уже стояли посреди незнакомого леса с диковинными деревьями.
– Во, наслаждайся - по барски развел руками старичок - а мне пора, надоест, свистнешь.
И исчез. Я только рот раскрыл, а его и след простыл.
И вот я Робинзон Николаев. Ни зажигалки, ни спичек, ни еды, ни крыши над головой. Один. И полный 'абзац'. Но, по порядку...
2
Стою на полустаночке, в цветастом полу... Тьфу ты... Короче стою один. Вокруг березы, не березы, тополя не тополя. Какая-то помесь, мать их... Трава, опять же по колено, и вся крученая и серебристо - зеленая. Тоска...
– Эй - позвал я осторожно. Тишина...
– Э-эй - позвал я громче. Тишина... И наконец заорал во все горло - А-а-а...
– Чо, орешь-то?
– Лесовик? Ты здесь?
– резко крутанувшись на месте, выкрикнул я радостно и облегченно.
– Ну, здеся... Так чо, ореш-то?
– Радуюсь блин - бросил я в сердцах - я думал ты меня бро...
– А-а... Ну радуйся - не дослушав, уже в который раз - а мне и в самом деле пора, пока...
И исчез. На этот раз, похоже, навсегда. Сколько я ни орал, ни свистел, ни топал, ни матерился как последний грузчик. В ответ как говорится - опять все та же тишина...
Я долго, как умалишенный, с истерическими воплями, носился по лесу и, в конце концов, обессилев, свалился под какой-то колючий куст, тяжело дыша, и обливаясь потом и слезами...
Очнулся от того, что замерз. Над лесом висела легкая пелена тумана в чуть мутноватом тусклом свете просыпающегося дня. Пронесся легкий свежий, 'бодрящий', пробравший до зубовного стука, ветерок. Колыхнулась невесомая занавесь влаги и обрушилась вниз холодными капельками утренней мороси. Ёжась и плотнее запахивая легкую летнюю курточку, в которую и был одет со вчерашнего утра, я сел и обвел взглядом окружающий меня сумрачный пейзаж . В недоумении и дрожа от холода, вспоминая, как очутился здесь. И... Вспомнил. Невольный тяжкий стон сопроводил мое судорожное дыхание. Голова сама собой ткнулась в подтянутые колени, а руки обхватили ее самую. Но озноб и душившие меня, неподдающееся контролю чувства обреченности и безысходности, замешанные на обиде и злости, требовали выхода, действия. Я резко вскочил и... Вдруг из внутреннего кармана куртки донесся слабый писк, писк издыхающего аккумулятора мобильного телефона.
– Бли-ин - прошипел я с облегченным негодованием - как это я про него не вспомнил сразу, еще вчера. Заморочил мне голову...
Я так обрадовался, воспрял, как говорится, духом, что даже громко и торжествующе заорал, лихорадочно извлекая 'мою прелесть', попутно выронив старую записную книжку и ручку.- Нет, нас просто так не возьмешь, гадкий, мелкий лесовичок. От прогресса еще никто не убегал.
Нажав вожделенную кнопку, экран засветился красиво и радостно. Но...
– Нет сети- бежала по монитору безжалостная и сухая строчка.
– А-а - взревел я, не владея собой, до хруста сжимая телефон в кулаке и потрясая им над головой. В следующую секунду он уже летел в кусты - А-ААА!
– А-АА!!!...
Немного успокоившись, я еле его нашел. Тут и 'солнышко' поднялось, пробиваясь сквозь неплотную листву и, окатило, наконец-то, теплом. На все голоса загомонили птицы. Их ту-ут... Видимо не видимо. Скачут с ветки на ветку, перелетают с дерева на дерево, взмывают ввысь и камнем падают вниз, хватая чего-то на лету. И орут, орут... И мне ничего не оставалось как, чтобы не оглохнуть от этого ора, двинуться куда глаза глядят.
... Лес остался позади и, я оказался на краю огромного заросшего высокой сочной серебристой травой лугу. Куда ни глянь всюду зелень, птицы и высокое синее безоблачное небо, с поднимающемся ослепительным диском 'солнца'. Ни дымка, ни строения, ни дороги.
– Ну, блин...
– Непроизвольно вырвалось из груди.
– Где же ты хренов леший?
– Прошептал я, оглядываясь. Хотелось пить и даже немного есть. Я выломал огромную палку. Взвесил в руке - подходяще, быка не завалишь, но кого поменьше в самый раз. Только ни быка, ни кого поменьше на горизонте не наблюдалось. Но палку не бросил.
– Так, на всякий случай.
... Уже несколько часов я брел то лесом, то полем, изнемогая от голода, жажды и усталости. За всю жизнь, такого терпеть не доводилось. Урбанизация, мать ее... Дитя мегаполиса...
Солнце висело высоко, но не пекло, а отдавало мягкое тепло, от чего макушка не перегревалась и я еще хоть медленно и вяло, но двигался и мысли пока не путались. И вот дохнуло свежестью и запахом воды, открытой воды, воды, которой много. Я ускорил шаг, потом побежал, и выскочил, проскочив необхватные стволы деревьев, чуть не слетев с высокого обрыва, на высоченный берег широкой реки. Внизу плескалась, вылизывая блестящие мелкие камушки вода. Я кинулся вдоль обрыва, выискивая спуск. Но пробежав с сотню шагов, терпенье кончилось, и я, бросив мешающуюся палку, сиганул вниз прямо с обрыва, примерно с трехметровой высоты. При приземлении зарылся по колено в мелкую гальку, упал и покатился, кувыркаясь дальше, пока по инерции не влетел в прохладные струи реки.