Зеркало смерти, или Венецианская мозаика
Шрифт:
Образование Коррадино прекратилось в десятилетнем возрасте, когда он расстался с месье Луази, но Джакомо постарался развить мальчика, насколько это было в его силах.
— Это старинный рассказ, — с некоторой гордостью ответил Коррадино. — Возможно, правдивый, о двух несчастных любовниках из Вероны, семьи которых враждовали друг с другом. Рассказ этот записан монахом Маттео Банделло.
— Очень хорошо. — Голос Дюпаркмье, доносившийся из-за решетки, был тих и сух, точно песок.
Никто, кроме Коррадино, не смог бы расслышать его сквозь стены исповедальни.
— Возможно, вам будет интересно узнать, что на основе этого рассказа в Англии неким Уильямом Шекспиром написана пьеса. Шекспир жил во времена Елизаветы, но, думаю, популярность
Коррадино ждал. Он знал, что прерывать француза бессмысленно.
— В пьесе Джульетта, во избежание нежелательного замужества, принимает мантуанский яд. Это средство придает телу мертвый вид: кожа бледнеет, пульс становится таким медленным, что его невозможно прощупать, ток крови замирает, но не останавливается. Боль не ощущается. Даже если порезать жертву ножом, кровь не польется и боли не будет. В пьесе Джульетта просыпается через несколько дней, словно после глубокого сна. К этому моменту ее возлюбленный, конечно же, совершенно напрасно кончает жизнь самоубийством. Но в нашем случае ничего подобного не будет. — Дюпаркмье оборвал рассказ о давно погибших любовниках в манере, от которой у Коррадино по телу побежали мурашки. — Видите ли, мой дорогой Коррадино, ваше маленькое государство неплохо развивается, и дело, конечно, не в еде или вине, — пренебрежительно фыркнул он, — а в ядах. Полагаю, что за годы междоусобной борьбы ваши гвельфы и гибеллины, ваши Борджиа и Медичи возвели их приготовление в ранг искусства, — он поискал более точную формулировку, — более развитого, чем в моей цивилизованной стране.
Этого Коррадино стерпеть не мог.
— Возможно, вы забываете об удивительном художественном наследии нашей страны, выросшем на деньгах тех воинствующих семей? Разве искусство — не цивилизация? Разве Франция может похвастаться Леонардо или Микеланджело? Может, вы забыли, что пришли ко мне, чтобы я своим искусством помог вашему королю?
Он услышал, как собеседник противно захихикал за решеткой.
— Вы горячий человек, Коррадино. Это хорошо. Но вы должны научиться любить Францию. Скоро, с Господней помощью, она станет вашей страной. А теперь к делу. — Голос француза тотчас изменился. — Когда выйдем из исповедальни, встаньте на колени и поцелуйте мне руку. В моей ладони вы найдете флакон. Он не из Мантуи, а сделан в вашей прекрасной Республике. Выпейте его вечером. Через три часа вы погрузитесь в глубокий сон и утром не проснетесь, будете спать весь следующий день. Проснетесь ровно через сутки.
— А где я тогда окажусь?
— Вот тут вы должны мне помочь, Коррадино. Кто найдет ваше тело?
Коррадино невольно вздрогнул: Дюпаркмье говорил так, словно он уже умер. Коррадино ненадолго задумался. Он знал, что если впервые за десять лет не появится в стекловарне — исключая дни, когда болел водянкой, — к нему придет Джакомо, как и во время болезни. Тогда старик принес ему с рынка угря и апельсин, яркий, точно маленькое солнце. Говорили, он избавляет от болезни. Коррадино и в самом деле поправился.
— Джакомо, мой друг. Он меня найдет.
— Очень хорошо. А любит ли он вас так сильно, чтобы устроить приличные проводы? Или вас отвезут на кладбище бедняков на Сант-Ариано? Впрочем, не важно. Мы готовы к любой случайности.
Коррадино подумал, что ему остается лишь принять бездушный тон Дюпаркмье. Если станет представлять себе все это, отвлечется и что-нибудь пропустит.
— Он заплатит за похороны.
Коррадино почувствовал, хотя и не видел, что Дюпаркмье кивнул.
— Тогда он пошлет за констеблями, но они работают на меня, а не на Десятку. Вас отвезут на Сант-Ариано. Вы проснетесь после того, как вас закопают.
Коррадино задохнулся.
— Что?
— Мой дорогой, — непринужденно бросил француз, — сами подумайте, после вашей смерти за вами могут пойти те, кто следит за вами сейчас.
После некоторого
— Все должно выглядеть естественно, — просто сказал француз. — Мои люди не станут вас связывать и похоронят неглубоко. Вы сможете выбраться, как только к вам вернутся силы.
— А когда это будет?
— Ах да. Послушайте, Коррадино. Вашим ногам понадобится время, чтобы вернуться в нормальное состояние. Сначала проснутся голова и шея, потому что они управляют остальными органами. Затем включатся сердце и грудная клетка. Кровь согреет живот, и постепенно вы почувствуете ноги. Последними проснутся ступни. Не бойтесь, страх будет мешать. Думайте о нашем разговоре, сохраняйте спокойствие и ждите момента, когда можно будет бежать. У вас есть хороший нож?
Не стану рисковать и возьму свой. Не могу положиться на чужой нож в таком деле?
— Да.
— Тогда спрячьте его, прежде чем выпьете снадобье. Разрежете им мешок и раскопаете землю.
И снова француз подумал, что врач Десятки может найти нож, хотя Коррадино об этом тоже лучше не говорить.
— Да, Коррадино, книжка, в которую вы записываете секреты. — Он увидел, как стеклодув изумленно раскрыл глаза. — Мы о ней, конечно, знаем. Спрячьте ее на теле. Мы надеемся, что ее не обнаружат… гм… при осмотре трупа. Мы покупаем вас и ваши секреты, Коррадино, и, если Франции суждено опередить Венецию в производстве стекла, мы не можем позволить, чтобы книжка осталась в городе. Если только вы не доверите ее мне сейчас. Нет? Я так и думал.
Коррадино проглотил подступивший к горлу ком.
— А если я выберусь, что тогда? — спросил он дрожащим голосом.
— Тогда, мой дорогой, — беспечно отмахнулся Дюпаркмье, — вы сделаете то, что я сейчас вам скажу.
Коррадино сидел дома. Небо за окном темнело. Он с нежностью оглядел свою простую, но уютную комнату, и вскоре его глаза вернулись к флакону в руке. Он не знал, сколько времени смотрел на маленькую бутылку из грубого зеленого стекла, внутри которой тускло блестела мутная жидкость. Она напоминала воду в канале. Может, француза обманули? Или еще хуже: может, вместо волшебного зелья Дюпаркмье всучил Коррадино яд? Дюпаркмье понял, что сделал ошибку, наняв его, решил, что Коррадино слишком много знает и его надо убить? Коррадино отогнал от себя дурные мысли и смерил стекляшку взглядом мастера. Сделано неровно, но стеклянная пробка плотно притерта, и бутылка приятно блестит.
Ну ни странно ли, что моя судьба находится внутри стеклянного флакона?
Он вдруг подумал о Джакомо, и ему стало жаль того, что должно было произойти. Такое чувство, будто он снова теряет отца. Он испытывал угрызения совести: каково старику хоронить любимого сына?! Надо сегодня зайти к нему, в последний раз.
Джакомо.
Вправе ли Коррадино заставлять его страдать в то время, как он будет жив и, возможно, счастлив во Франции вместе с Леонорой? Дюпаркмье строго наказал ему никому не говорить об их плане, иначе все будет раскрыто. Но Джакомо? Ему наверняка стоит довериться… Может, намекнуть? Чтобы не передумать, Коррадино вынул из флакона пробку и выпил жидкость. От страха его едва не стошнило, однако он проглотил горечь: если выплюнет яд, все будет потеряно. Во рту остался слабый привкус миндаля, и он вдруг ощутил странную эйфорию. Закружилась голова. Коррадино взял перо, чернильницу и песок, нацарапал несколько слов и вырвал страницу из записной книжки. Посыпал слова песком, страстно надеясь, что они правдивы. Затем он пошел к Джакомо и, оглянувшись по сторонам, выбросил флакон в канал. Яд уже струился по его венам.