Зеркальщик
Шрифт:
Когда я посредством того самого искусства, из-за которого я день за днем и год за годом спорил с этим порождением сатаны, за один день принес святой матушке Церкви больше дохода, чем монахи тридцати монастырей, мне наряду с хорошим заработком пожаловали полную индульгенцию. Она прощала мне все грехи, которые я уже совершил и еще мог совершить. Ну, да вы видите, чего стоит такая индульгенция: она дешевле даже того клочка бумаги, на котором напечатана! И при этом я ничего не нарушил – кроме того, что своими глазами видел то, чего мне видеть не следовало, и, клянусь всеми святыми, тогда мое зрение было таким же острым, как у орла.
Но я не хочу жаловаться, пусть даже с каждым днем вокруг становится все темнее
В мое время войны велись с помощью ума, а если этого нельзя было избежать, то и с помощью мускульной силы. Это были честные войны, люди сражались с людьми. Побеждал самый лучший, самый сильный и самый быстрый – побеждал заслуженно. А что теперь? Сегодня исход войны решает черный порох. Даже целиться не нужно. Чем больше выстрелов в сторону врага, тем больше шансов победить. Что это за война, когда соперник не попадает даже в поле зрения, когда солдаты гибнут, так и не увидев своего противника? Если так пойдет и дальше, то в поле будут выходить одни полководцы. Они станут зажигать фитили и одним выстрелом уничтожать вражеское войско.
Что это за времена, когда в церковном соборе больше шлюх, чем епископов, когда простые монахи и монахини истязают себя в монастырях, а настоятели совокупляются по астрологическому календарю, чтобы создать сверхчеловека? Разве удивительно, что в результате этого рождаются человеческие существа с тремя глазами или с раздвоенной губой? Разве странно, что на свет появляются коровы о двух головах, кошки без шерсти и рыбы, которые покидают свою стихию и летают, словно жаворонки?
Мир жаждет чего-то необычного – магов, которые разговаривают животом вместо рта, превращают камень в сыр и заставляют воду течь вверх. Осел, играющий на арфе, вызывает больше интереса, чем философ; человек, испражняющийся золотом у всех на глазах, затмит любого проповедника. И если бы Иеронимус Босх, известнейший художник нашего времени, рисовал так, как живописцы прошлого, то и его имя было бы вскоре забыто, как это случилось с остальными. Но он вытащил дьявола из ада и заставил духов витать в облаках. У его монахинь лица портовых шлюх, а епископы похожи на привидений. Он рисует гермафродитов и химер, но над всем этим яркими красками написано проклятие человечеству.
Что это за времена, когда рожа значит больше, чем прекрасный лик; когда Папы содержат своих собственных магов, а короли – предсказателей с хрустальными шарами? Что это за времена, когда матери продают жидкость из пуповины своих младенцев, которая, как полагают, должна обеспечить вечную молодость; когда отрубленный хвост горностая помогает от зубной боли, а жидкое серебро – от французской болезни? Ученые монахи, ранее предававшиеся созерцанию и благочестивым молитвам, предсказывают предстоящее рождение ребенка по моче. Алхимики составляют жуткие эликсиры, после которых начинаются видения и появляется недолгое ощущение счастья, но едва алхимиков начинают преследовать, они бросают зависящих от них людей на произвол судьбы.
Соль и мед, которые со дня сотворения мира на всей земле считались приправами, отжили свое и больше не удовлетворяют нашему вкусу. Некоторые готовы совершить путешествие в Аравию или Индию за парой мешков перца, корицы, имбиря и гвоздики, а те, чье нёбо ничто больше не щекочет, одаряют их золотом. И это при том, что всем известно: пряности просто обманывают истекающий слюной язык, внушая человеку то, чего на самом деле нет, подобно сказочнику или калеке, которого теперь везде показывают. От шарлатанов нет никакой пользы, но и вреда, по меньшей мере, тоже никакого, в отличие от восточных пряностей. Они разлагают кишки, и то, что на краткое время радует язык, несет смерть внутренностям.
Но кому, хочу я вас спросить, мог помешать я, я, зеркальщик Михель Мельцер, когда – как же давно это было! – провозгласил, что в моих зеркалах каждый может увидеть свое счастье, если будет смотреть достаточно долго и верить в чудо? То, что до сих пор мне доводилось немного помогать счастью? Пусть простят меня те, кого оно коснулось, – я не обманывал их. Даже тридцать шесть монахов из ордена святого Бенедикта, которым я обещал той ночью миг блаженства и заставил увидеть сладострастие in personam [1] . Они были в экстазе и несколько дней спустя, подобно святому Антонию, словно действительно одним глазком заглянули в запретный рай. Именно тогда я понял, что зеркала обладают способностью изменять людей, и начал этим пользоваться.
1
В лицо (лат.). (Здесь и далее примеч. перев., если не указано иное.)
Человек исполнен желаний от колыбели до смертного одра. Но понимание того, что б'oльшая часть желаний так и остается не исполненной, доступно немногим. Мы отчаянно цепляемся за все, что способно дать нам надежду. В таком случае зеркало не причиняет ни малейшего вреда.
Но расскажу-ка я по порядку, как все было. Я ничего не пропущу и не стану скрывать, я только надеюсь, что у вас, верный мой сосед, достаточно бумаги и чернил. Записывать каждое мое слово не нужно, и можете сами решать, что вам кажется важным, а что – нет. Но я должен взять обещание, что вы не станете ничего искажать и перевирать. Поклянитесь всем святым и той монахиней, что родила от вас, не скрывать даже непристойного и правдиво записать мою историю.
Пятая неделя поста, что для меня, собственно, ничего не значит, поскольку такой старик, как я, и так живет исключительно воспоминаниями.
Глава 1
Зеркала Майнца
До семи лет Михель Мельцер рос как трава под солнцем – наивный, простодушный, но смышленый и любопытный. При этом, однако, ему не хватало разума, чтобы понять Библию. Интерес для него представляли исключительно чудеса, которых в Библии немало, и Освальду – так звали его отца – приходилось, насколько позволяло время и тусклый свет в мастерской, читать сыну о том, как Моисей заколдовал змею или заставил источник бить из скалы. И мальчику хотелось одного: стать пророком, таким же, как Моисей.
Поначалу отец Михеля не обращал внимания на вопрос о выборе столь возвышенной профессии, равно как и на большинство вопросов, которые задавал ему сын. Но позже, когда Освальд Мельцер понял, что Михель настаивает на том, чтобы учиться на пророка, он вынужден был запретить сыну дальнейшие расспросы. Вместо ответа Михель получил от отца зеркало собственного изготовления и в придачу наставление: мол, пусть, коли хочет, занимается им – рано или поздно зеркало станет его кормить. Но прежде всего следует научиться осторожно с ним обращаться, потому как разбитое по своей вине зеркало сулит владельцу вечное несчастье. Эти слова произвели на мальчика сильное впечатление.