Зеркальшик
Шрифт:
Зеркальщик долго и молча глядел на Али Камала, затем произнес:
— Однажды ты меня обманул, но однажды ты же помог мне в тяжелой ситуации. Мне хотелось бы знать, какие цели ты преследуешь сейчас.
Египтянин поднял руку для клятвы и воскликнул:
— Клянусь жизнью моей матери, можете поверить мне, мастер Мельцер, я желаю вам исключительно добра! Я говорю вам правду! — И, поколебавшись, добавил: — Но если мое сообщение окажется полезным, мне было бы приятно получить небольшое вознаграждение.
Несмотря на то что ситуация представлялась зеркальщику весьма серьезной, он
Тот притворился возмущенным.
— Это не все, что я хотел вам сказать! Послушайте меня. Завтра с рассветом от причала Фондамента Джустиниани отходит галера со стеклянными товарами. Она держит курс на Триест, и капитан не станет задавать вам вопросы, если вы назовете мое имя.
— А Симонетта?
— Он не станет спрашивать вас ни о чем. В Триесте — это в дне пути отсюда — вы пока что будете в безопасности.
Али протянул руку, и Мельцер снова полез в карман и вынул второй золотой.
— Ты настоящий дьяволенок, египтянин! — заметил зеркальщик, протягивая Али Камалу монету.
Предложение египтянина как нельзя лучше подходило для решения, которое принял ночью Мельцер: бросить мастерскую и бежать. Теперь же, когда Али Камал подготовил ему путь, Мельцер понял, что это очень хорошая идея, и готов был немедленно претворить ее в жизнь.
— Послушай, египтянин, это самое ценное, что у меня есть! — Мельцер указал на ряд небольших деревянных ящиков, стоявших под окном. Каждый ящик был разделен на отсеки разной величины, и в них без какой-либо системы лежали буквы всевозможного калибра. При взгляде на буквы Мельцер загорелся, словно художник, написавший картину, и сказал, не отводя взгляда от магических ящичков:
— Если тебе удастся вынести ящики из мастерской незаметно для уффициали и где-нибудь их спрятать, я щедро вознагражу тебя!
Али взял в руку несколько букв и заявил:
— Они чертовски тяжелы, мастер Мельцер!
Зеркальщик сложил руки на груди.
— Я знаю, это непростое задание. Зато и плата будет немалой. Я дам тебе ключ от мастерской. Задняя дверь выходит на Канал Онделло. По воде будет легче уйти.
Так и договорились зеркальщик с египтянином. Распрощавшись с Али Камалом, Мельцер начал наводить порядок в мастерской. Он расставил по местам все приборы, словно в любой миг готов был взяться за работу. Да, Мельцер уже полюбил «черное искусство» не меньше, чем любил когда-то работу зеркальщика. В Триесте он примет решение, стоит ли вернуться с Симонеттой в Майнц, чтобы начать там новую жизнь уже в качестве книгопечатника. Но все вышло иначе.
Придя домой, Мельцер обнаружил, что Симонетта исчезла. У него возникло нехорошее предчувствие, поскольку он знал, как сильно страдала Симонетта из-за угроз Лазарини. И все же зеркальщик не сомневался, что, вернувшись, она согласится с его планами и поедет с ним.
Стемнело рано, и ночь казалась бесконечной. Как и последние несколько дней, остров Мурано был окутан плотным слоем ледяного тумана. Мельцер собрал одежду и еще кое-что, что показалось ему нужным, и сложил все в мешок для вещей, сослуживший ему верную службу на пути из Константинополя в Венецию; второй мешок лежал наготове для Симонетты.
Чем дольше не было Симонетты, тем сильнее беспокоился Мельцер. В голове проносились тысячи мыслей. В душу закрадывались страшные подозрения. Слуги давно пошли спать. В камине трещал огонь. Мельцер сидел, откинувшись на спинку стула, и глядел на пламя. Он устал и изо всех сил боролся со сном. Глаза слипались. Он хотел рассказать Симонетте о своих планах, как только она вернется: о том, что на рассвете они вместе уедут из города.
Так и сидел Мельцер у огня час за часом, прислушиваясь к каждому шороху снаружи. Как никогда он был близок к отчаянию. Зеркальщик больше не сомневался: возлюбленную похитили, и за этим стоял Лазарини и его люди. Около полуночи, когда уже не осталось надежды на возвращение Симонетты — ведь ни одна порядочная женщина не гуляет по улице после наступления темноты — глаза Мельцера закрылись, и он уснул.
При первом ударе колокола, донесшемся с Санти Мария э Донато, которая была расположена по другую сторону канала, зеркальщик вскочил. Взволнованный и слегка одурманенный, он позвал Симонетту по имени и бросился наверх в их спальню. Постель была пуста. В отчаянии он рухнул на подушки и заплакал. Мельцер упрекал себя в том, что оставил Симонетту одну. Он должен был подумать о том, что Лазарини использует любую возможность, чтобы украсть у него возлюбленную.
Всхлипывания Мельцера разбудили девку Франческу, спавшую в каморке под крышей. Франческа не могла понять, что это за странные звуки, поэтому растолкала слугу, и они вместе прокрались вниз по лестнице, ведущей к спальне господ. Когда, заглянув в дверную щелку, девка увидела Мельцера, лежавшего одетым на постели лицом вниз, она громко вскрикнула.
Мельцер вскочил и обернулся.
— Ее нет, — пожаловался он. — Они похитили Симонетту.
Франческа и слуга смущенно переглянулись. Девушка хотела что-то сказать, но слуга приобнял ее, жестом попросив молчать. Мельцер вопросительно поглядел на них, и Франческа пояснила:
— Донну Симонетту не похитили, она вышла из дома в третьем часу одна и не пожелала, чтобы ее сопровождали.
— Одна, говоришь? — Мельцер поднялся, подошел к окну и поглядел на Канал Онделло. Небо на востоке начинало сереть. Зеркальщик понял, что его побег провалился, еще не начавшись. Мельцер вздрогнул — то ли от этих мыслей, то ли от холода, прокравшегося через окно. Зеркальщика трясло.
— И донна Симонетта не сказала, куда собирается? — спросил Мельцер.
— Нет, мастер Михеле, — ответила Франческа и смущенно добавила: — Вы больны, мастер Михеле, нужно позвать медика.
Тут зеркальщик яростно воскликнул:
— Я не болен, слышишь, я в отчаянии! Мастер Михеле в отчаянии!
Девка и слуга стояли, словно окаменев. Никто из них не отважился сказать ни слова. И в эту долгую, беспокойную тишину проник звук: скрип входной двери.
Мельцер оттолкнул слуг в сторону, сбежал вниз по лестнице. Потеряв голову от отчаяния, он споткнулся и едва успел ухватиться за перила. Подняв голову, он увидел Симонетту.