Зёрна
Шрифт:
Предчувствие возможного крушенья
Вмиг отрезвило. Что уж тут скрывать!
Не до того — вымаливать прощенье —
Молиться в пору, к господу взывать,
Иль к знахарке кидаться за советом.
Искать ли Джуну у Кавказских гор,
Иль на Костянский сразу — в «Литгазету
На откровенный, личный разговор…
С характером, что сложен из пород
Таких, что можно угадать заране,
Как далеко тут трещина пойдет.
И он увидел; трещина огромна
И глубока — не разглядишь и дна…
И сразу вспомнил о волшебных зернах,
О тайной силе каждого зерна…
Необъяснимое, и вправду, чудо —
Любовь людей. Не знаешь никогда,
Когда придет к тебе она, откуда.
Когда покинет и уйдет куда?
. . . . . . . . . .
О как прекрасно было пробужденье, —
По лучшим создавалось образцам!
Не занимать тебе воображенья.
Читатель мой, ты все домыслишь сам.
Когда себя представишь в роли этой:
Ведь мой герой, растроганный до слез.
На счет любви, поэтами воспетой.
То волшебство восторженно отнес,
К достоинствам своей жены прибавив
Терпенья вызревающий кристалл…
Не будем спорить.
Тот, кто любит, вправе
Наращивать всемерно пьедестал
И возвышать любимую всемерно.
Пусть камень бросит тот, кто не любил!
Он счастлив был, и потому, наверно,
Он не зерно —
Жену благодарил.
Пусть вечно длится звездное мгновенье
Для тех, кто хочет бескорыстно жить,
Кто все богатства мира без сомненья
К ногам любимой может положить!
А дальше?
Дальше — жизнь путем привычным
Вновь потекла как бы сама собой!
Свой долг общественный с сугубо личным
Вновь совместил, как раньше, мой герой.
Он жил, как все, — о деле беспокоясь
И о семье: забот невпроворот.
Спешил домой с работы, как на поезд,
И на работу — как на самолет.
Не роль играл, а жил. Не мог иначе,
И потому, наверно, потому
Умел он слезы отличать от плача,
И люди шли за помощью к нему.
И вот однажды услыхал случайный
Застенный, приглушенный разговор —
Сотрудница своей делилась тайной,
Беду не ставя никому в укор:
«…Всем хороша, фигура — загляденье
И умница, и только вот лицо…
И дочь не дочь, а словно наважденье.
Смотреть боюсь — вдруг разревусь, и все.
А тут еще отец ударил спьяну…
Неужто мне так мучиться вовек?»
«Ты к Аверьянову сходи, к Ивану.
Он, говорят, душевный человек…»
И вот пришла.
И смотрит, как на бога,
Как будто он один и только он
Ей может выдать, не сходя с порога.
Какой-то чудодейственный талон.
«Я знаю, да», — сказал он и смущенно
Закашлялся — проговорился вдруг!
Она ждала с лицом завороженным,
Глаз не сводя с его бессильных рук.
О сколько было в этом взгляде муки
И ожиданья чуда — бог ты мой!
Когда б он стал в тот миг тысячеруким.
То каждой бы развел ее с бедой.
И словно отряхнувшись от гипноза,
Полез в карман за носовым платком…
Зерно под ноготь влезло, как заноза.
Напомнив о могуществе своем…
. . . . . . . . . .
О результатах он узнал по слухам —
Прополз по коридорам шепоток:
Не то к уродке вызывали духов.
Не то известный экстрасенс помог.
И о себе нелестный отзыв тоже
Услышал он. Сотрудница клялась,
Что Аверьянов, эмэнес, похоже,
Душевный человек, но ловелас.