Шрифт:
Мышка долго прогрызала дырку в стене кладовки, чтобы добраться до вожделенных вкусностей. Она ещё с улицы чуяла ароматы сыров и колбас, и даже кисло-пряный запах квашеной капусты был ей мил.
Наконец проход был свободен, и мышка не преминула им воспользоваться. С радостным писком носилась по полкам, откусывая от сырных кругляшей маленькие кусочки и заглатывая их целиком. Вскоре обжору сморил сытный сон, и она до вечера проспала рядом с бочонком, полным маринованных огурцов.
Домой идти совершенно не хотелось – там были только голодные сородичи, дерущиеся друг с другом за крошечку заплесневелого хлебца.
Не было совестно – пусть бы тоже, как она, кружили днями и ночами вокруг дома, спасаясь от котов. А потом ежеминутно рисковали жизнью, вгрызаясь по миллиметру в стену дома. И ведь не единожды просчитывалась, буравя стену крохотными острыми зубками и оказываясь то в хозяйской спальне, то в коридоре. А однажды едва не угодила в зловонную пасть коту, который поджидал её по другую сторону стены, натачивая об пол когти. Хорошо, люди успели его шугнуть раньше, чем мышка оказалась у него на языке.
А с кладовкой повезло, потому что коты за эту сторону дома не ходили. Там жила собака, которая этих толстых хвостатых тварей терпеть не могла, а к мышам и лягушкам была равнодушна. И вдвойне повезло, что именно эта стена к кладовке примыкала.
«Нет, дорогу сюда никому не покажу, – решила мышка, поглаживая надувшееся пузико. – Моя тайна». Домой она всё же вернулась, чтобы не привлекать внимание. Когда сородичи предложили оправиться на ночную охоту за съестным, сказала, что нажевалась ягодок и теперь живот болит. От неё отстали: чем меньше голодных ртов, тем больше еды достанется.
Каждое утро мышка выбегала из норки и возвращалась поздней ночью. Исходящий от неё запах вкусной еды тщательно маскировала, пробираясь через кусты дурмана. Но вот округлившуюся мордочку и выдающееся пузико скрыть уже не удавалось. Сначала она отшучивалась, мол, от голодухи пухнет, но всё чаще ловила на себе внимательные и злые взгляды, видела, как крутили в её сторону носиками другие мышки, чувствуя запах сытости.
Пару раз она даже замечала за собой слежку и тогда весь день ходила кругами, подальше от заветного дома. Мышка поняла, что долго свою тайну скрывать не сможет: нужно либо признаваться, либо уходить. Как бы ни было ей тяжело расставаться с сородичами, делиться с ними припасами было обиднее. Они же в миг разнесут всю кладовку, разграбят тщательно охраняемую и заботливо приготовленную еду! Ведь всё это время мышка была аккуратна и осторожна. Сколько месяцев кормится, люди так и не заметили, что в кладовке мышка.
А если она стаю за собой приведёт, то тогда пиши пропало: котов в кладовку напустят или отраву подложат. Нет уж, пусть сородичи голодают, зато живы останутся. Они к заплесневелым хлебцам привыкли, а мышке уже от плохой еды в животике нехорошо становится. Такими мыслями она успокаивала себя, уходя всё дальше от родной норы и оставляя сородичей навсегда.
Всю зиму мышка прожила, как на курорте. Еды было вдоволь, в кладовку заходили часто, но мышка всегда успевала спрятаться. Коты унюхали её запах, но добраться не могли. Мяукали под дверью, водили по ней когтями, шипели. Хозяева думали, что их манит запах окорока, и не пускали толстяков.
К весне мышь было не узнать: круглая, как мячик для пинг-понга, шёрстка блестящая, густая, усики лоснятся от комфортной
Когда снег сошёл окончательно, а солнце светило так ярко, что невозможно было смотреть на него даже через слегка приоткрытую ладошку, мышь всё чаще стала подниматься к окошку и смотреть через него на мир: справа ещё не вспаханное поле, слева огород ждёт заботы и каждодневных трудов, впереди двор, по которому вальяжно ходят коты, брезгливо помахивая лапками, если на их пути попалась невысохшая лужа. За окном – жизнь. А здесь что, кроме гарантии сытости?
И любимый сыр уже становился не в радость, и колбаска надоела. Хотелось бегать, рыть норки, улавливать носом яркие новые запахи. Мышка расстроенно отвернулась от окошка и спрыгнула с подоконника. Но, поскольку за зиму сильно растолстела, вместо приземления на пол очутилась в кувшине с молоком.
Мгновенно погрузившись на дно, бедняжка от испуга начала изо всех сил махать лапками. Девиз «в любой непонятной ситуации – беги» помог ей подняться на поверхность, не успев нахлебаться молока. Однако выбраться мышка не могла – мешал лишний вес. Она пыталась зацепиться лапками за края кувшина, но они соскальзывали, и мышка вынуждена была все силы тратить на то, чтобы не утонуть.
Усталость накатывала всё сильней, лапки плохо слушались, и мордочка мыши неоднократно скрывалась в молоке. Бедняжка поняла, что сейчас умрёт – среди сырных головок, мешков муки, колбасных вязанок. Умрёт, потому что некого позвать на помощь. Потому что предала дружбу в угоду набитому брюху.
И так ей стыдно стало за свой поступок, и обидно, что умрёт, не показав сородичам дорогу к сытости, что от злости мышка стала сильней перебирать лапками и сумела выбраться из кувшина.
Отряхнувшись, первым делом побежала откапывать заделанную ею же самой дыру в стене. Она специально закрыла проход в конце осени, чтобы другие мыши не прибежали. А теперь начала раскапывать, разгрызать, чтобы выбраться наружу.
Выскочив на улицу, мышка на несколько мгновений ослепла от лучей солнца и оглохла от шума двора. А потом ринулась в поля, к родным норкам. Как же она соскучилась по свободной жизни! Тревожной, беспокойной, рискующей закончиться в любой момент. Но такой увлекательной и любимой. Никакой бочонок с топлёным маслом её не заменит.
И в этой жизни есть друзья. Мышка бежала домой, боясь опоздать и увидеть опустевшие норы. Или, что ещё хуже, трупики умерших от голода сородичей.
Подбежав к ближайшей норе, она сунула в неё носик и не почувствовала знакомого запаха. Заглянула в следующую – и там пустота. Мышка оббежала половину норок, но все они пугали безжизненностью и холодом. Из глаз побежали слёзы позднего раскаяния.
И тут она услышала едва различимый писк, доносящийся из дальней норы. Заглянув туда, увидела двух молодых мышат и одну старую мышь. Мышата были худы и ослаблены, но при виде гостьи вскочили и стали настороженно принюхиваться. Бабушка лишь повернула голову в их сторону, не в силах пошевелить лапкой.
При виде них у мышки сжалось сердце. Они же вот-вот умрут от голода! Мышка встала на задние лапки, а передние подняла вверх в знак того, что она пришла с миром. Подошла к бабушке, погладила её по щеке.