Жало Скорпиона
Шрифт:
На первых порах, выйдя из госпиталя, Артур пользовался своей тростью только по назначению: он еще месяца полтора хромал. А однажды...
Это случилось в белую июньскую ночь 1992 года. На набережной Фонтанки, где он жил, можно было читать на стендах газеты. Зеленое с нежным багрянцем небо отражалось в зажатой между гранитными берегами реке. Маслянистая вода тихо колыхалась, разбрасывая блики, поскрипывали у причалов катера и моторные лодки. Молодежь гуляла на Дворцовой набережной, а здесь было пустынно. Нет-нет с включенными подфарниками прошелестит по асфальту легковая машина. Уже и в те годы петербуржцы предпочитали не выходить без нужды поздно из домов: могут ограбить, раздеть, подвыпившие подростки и ни за что, ни про что избивали одиночек. В моду входили приемы каратэ, кон-фу, восточные приспособления вроде нунчаков. Молодые балбесы и «тренировались» на беззащитных прохожих.
Пешие прогулки Артур совершал по совету лечащего врача, ногу нужно
Нога уже слушалась, но легкая хромота оставалась и раздражала его. Во время рукопашного боя на раненую ногу нельзя было стопроцентно рассчитывать, и Артур старался как можно больше ходить, а дома на специальном тренажере разрабатывать задетые пулей волокна, мышцы. Он как раз и думал об этом, проходя мимо арки с криво висящим над ней номером дома, когда из темного провала выскочила на тускло освещенный багровым отблеском заката тротуар совершенно обнаженная девушка. Смуглое тело с маленькими грудями-мячиками, узкие мальчишеские бедра, развевающиеся за спиной волосы, детское личико с расширенными глазами, в которых застыл ужас. И самое удивительное, она не кричала, лишь какой-то птичий клекот вырывался из ее маленького раскрытого рта. Хорошо, что не было машин и девушка, точнее, девочка, мелькнув белой тенью перед самыми глазами опешившего Артура, даже не перебежала, а как бы перелетела через проезжую часть. Будто слепая, наткнулась на гранитный парапет набережной и остановилась, чуть подавшись вперед к темным маслянистым водам Фонтанки. Ее тонкие руки птичьими крыльями взвились вверх и замерли над всклокоченной головой. Все это намертво запечатлелось в памяти Князева. Он даже не остановился, когда перед ним пролетело к парапету это нереальное в белой ночи, тоненькое, до смерти напуганное существо. Глаза Артура скользнули к темному провалу арки, и он увидел полураздетого мужчину среднего роста, с рыжеватой бородой, торчащими почему-то вбок пегими волосами и по-звериному оскаленным ртом.
— Стой, сучий потрох! — орал мужчина, держа в поднятой руке нож. — Убью-ю, недоделанная дешевка!
Он был босым, вытершиеся джинсы каким-то чудом держались на нем, широкий ремень расстегнут. Плечи, грудь, шея ниже кадыка — все заросло клочковатыми черными волосами с сединой. По бокам будто сплющенной головы торчали пряди волос, а темя было голое, как яйцо.
Если все мышцы Князева сразу же откликнулись на приказ мозга: «Тревога!», то раненая нога выполнила его с опозданием: сделав рывок вперед, чтобы перехватить насильника, Артур выбросил вперед хромую ногу для подсечки, но озверевший от злости мужчина махнул в его сторону зловеще блеснувшим ножом, уклонился от выброшенного носка ноги в желтом полуботинке и в несколько прыжков преодолел расстояние до все еще стоявшей у парапета девочки с поднятыми к желто-зеленому небу руками. Нож взлетел над ней, но опуститься не успел: почти невидимый клинок рапиры, выскочивший из трости, вошел в ту самую точку на теле человека, после чего получивший эту рану сразу вырубается и потом очень долго выкарабкивается из реанимационной мглы... И память об этом июньском вечере останется у подонка на всю оставшуюся жизнь. Ненавидел Князев бандитов, грабителей, рэкетиров, но больше всех — насильников. Кстати, в тюрьмах, колониях насильникам тоже живется несладко: их сразу «петушат» уголовники, а потом делают покорными «шестерками», если вообще оставляют в живых.
Бородатый ублюдок рухнул мордой вперед на камни набережной, из уголка его все еще ощеренного рта потекла струйка крови, глаза помутнели рука, выронившая длинный нож с деревянной рукояткой, прижалась к почти незаметной треугольной ранке в области подложечки. Артур дотронулся до острого плечика девочки, та вздрогнула
— Где твой дом? — спросил Артур.
Девочка приблизила к нему треугольное лицо, пошевелила припухлыми, с кровоподтеками губами. Он, уже догадываясь, внятно повторил свой вопрос. Она показала на ту самую арку, из которой только что выбежала, потом дотронулась пальцем до своих губ, ушей. Девочка была глухонемой. И у Артура мелькнула мысль, что нужно было клинок направить в сердце этого бородатого выродка... И тут девочка нагнулась над поверженным насильником, заглянула черными провалами несчастных глаз в посеревшее лицо, откашлялась и несколько раз плюнула на него, потом босой пяткой стала топтать эту гнусную физиономию с закатившимися глазами и стальными зубами...
Артур осторожно взял ее за тонкую руку и кивнул на дом: мол, пойдем туда? Услышав шум мотора и заметив далекие огни приближающейся со стороны Московского проспекта машины, снял с себя куртку и накинул на плечи девочки. На вид ей было не больше тринадцати-четырнадцати лет. Машина-фургон промчалась мимо, они перешли проезжую часть, миновали арку. Девочка показала глазами на освещенные окна второго этажа, мол, она живет там, потом быстро-быстро что-то стала показывать на пальцах. Губы ее шевелились, выражение детского лица постоянно менялось, потом, сообразив, что ее спаситель ничего не понимает, схватила его за руку, подвела к двери в подвальное помещение, возле которой желтела куча песка, лежали железобетонные блоки, — по-видимому, здесь шел ремонт помещения, в котором расположится какая-нибудь мастерская или скорее всего магазинчик. Девочка показывала рукой на полураспахнутую дверь, дотрагивалась ладошкой до пораненных губ, груди, бедер. И Артур понял, что насильник, зажав ей рукой рот, затащил туда, раздел и хотел изнасиловать, но она...
Что сделала она, он уже знал. Оставив Артура у двери, девочка нырнула в темень подвала, что-то там стукнуло, послышалось шуршание, скрежет, а немного погодя глухонемая появилась в коротком платье и босоножках. Куртку Князева она протянула ему. В сумраке, — а здесь, во дворе-колодце, было гораздо темнее, чем на набережной, — большие глаза ее уже не казались черными ямами, в них даже засветился нежный огонек.
— Ты домой? Домой? — показал глазами Артур на ее окна. Она закивала, и впервые жалкая улыбка тронула ее разбитые губы.
— А этот... — он повернул голову к арке. — Надо в милицию сообщить.
Она поняла, и тут же треугольное личико с большими глазами и пушистыми ресницами исказилось: она плюнула на асфальт, тонкими ногами в белых босоножках потопталась на этом месте, потом нагнулась, сделала руками такой жест, будто что-то тяжелое подняла, перевалила через препятствие и бросила... в воду!
Артур подумал, что, пожалуй, нужно из ближайшего телефона-автомата позвонить в милицию, а то глухонемая девочка и впрямь сбросит насильника в Фонтанку... Когда он, надев куртку, собрался уходить, девочка вдруг приподнялась на цыпочки и совсем по-детски благодарно клюнула его в щеку, этого ей показалось мало, и она провела испачканной ладошкой по его груди.
— Не надо, — показал он глазами на набережную. — Не тронь его. Пусть валяется... до приезда милиции. Понимаешь?
С тротуара он оглянулся: девочка стояла у парадной и смотрела на него. И опять ее глаза показались ему черными колодцами в белой ночи.
Артур уже возвращался с прогулки домой, когда со стороны Невского проспекта показалась на набережной Фонтанки «скорая» с синей мигалкой. Остановилась она у другого дома, потом задом попятилась к тому месту, которое указал по телефону Князев. Даже не оглянувшись, он, чуть заметно прихрамывая, вошел в свою парадную и зашагал по каменным ступенькам к себе на третий этаж.
Это был первый «укус» Скорпиона. Потом случались и другие «укусы», даже смертельные. Вот тогда близкие коллеги Артура и прозвали его Скорпионом. Учитывая, что он родился под знаком этого созвездия, прозвище воспринималось Князевым спокойно. А о том, что он мастер спорта по фехтованию, знали лишь Селезнев и Владислав Романов. Нужды носить с собой трость в рабочее время у Артура не было: он достаточно хорошо был вооружен, но поздно вечером, выходя из дома по личным делам, не забывал захватить «жало Скорпиона». В святом граде Петра стало слишком беспокойно, иногда пройдешь несколько кварталов — и не встретишь после одиннадцати вечера ни души. Лишь на Невском, Литейном и других центральных проспектах можно было увидеть людей. Но это были не законопослушные обыватели, скорее — ночные «голуби» и «ястребы». Тот самый контингент больших городов, который предпочитает ночную жизнь: подвыпившие бизнесмены с телохранителями у ресторанов и казино, обтянутые лайкой дорогие проститутки, работающие под бдительным оком сутенеров, юркие кавказцы и азиаты, торгующие наркотиками, крикливые банды подростков, которые могли к любому привязаться, потому что нападали лишь кучей, их опасались даже вышедшие на охоту педерасты, эксгибиционисты, бомжи, рэкетиры, ошивающиеся у ночных ларьков со спиртным.