Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников
Шрифт:
Уголен ушам своим не поверил. Массакан был бывшим владельцем его дома и умер лет десять тому назад. Пико-Буфиго подождал минуту, огляделся и снова позвал:
– Эй, Массакан!
И тут Уголен поймал его взгляд.
С покалеченного лица смотрели улыбающиеся ясные глаза.
Уголен вышел из дому и подошел к нему.
– Как дела, Пико-Буфиго?
– Да неважно, – ответил тот, – неважно! А ты кто будешь?
– Я Уголен.
– Из рода Субейранов?
– Ну да! – подтвердил Уголен, на всякий случай отступив на шаг.
– Ты так изменился, тебя
Уголен, которому стало немножко страшно, не посмел сказать ему, что мать скончалась уже много лет назад, и ответил:
– Как нельзя лучше!
– Ну и славно!
Пико-Буфиго провел рукой по лицу и проговорил:
– Смотри, как я себя уделал!
Он пальцем указал на нос, похожий на баклажан, и придвинул его к Уголену.
– Ну и ну, ничего себе! А что с вами случилось-то?
– НИЧЕГО не знаю! – выпалил Пико-Буфиго. – Представь себе, я вчера полез на оливковое дерево, чтобы нарезать веточек, а потом очнулся совершенно разбитым под деревом. Мне не больно, но боюсь, со мной случился удар, как это было с покойным отцом. Первый удар еще ничего, зато второй… – Покачав головой и обеспокоенно прикусив нижнюю губу, он вдруг спросил: – Массакана дома нету?
– Нет, – ответил Уголен.
– А где он?
– На кладбище.
– А зачем он туда пошел?
– Он пошел туда уже десять лет назад, чтобы навеки упокоиться, – дал Уголен исчерпывающий ответ.
– Массакан умер?.. – задумался Пико-Буфиго. – Ну и дела! Сам видишь, что бывает от удара! Что он умер, это не так страшно, страшно, что я об этом не помню! Ну да ладно. Представь себе, я хотел попросить его оказать мне услугу, сходить в деревню вместо меня… Потому что с таким лицом лучше, чтобы никто меня не видел. Станут смеяться. Я хотел попросить его сходить за продуктами…
– А мне как раз нужно в деревню… Что вам принести?
– Две бутылки вина, буханку хлеба и батон колбасы. Есть страшно хочется.
– Договорились…
– Ты хороший паренек. Вот тебе деньги. – Он положил ему в руку купюру в десять франков. – Сдачу принесешь обратно. Вернусь к полудню.
Он встал.
– Подождите! – остановил его Уголен.
Он вошел в дом и вернулся с половиной булки и куском колбасы.
– Пока возьмите хоть это!
– Спасибо, – поблагодарил Пико-Буфиго и с удивительной жадностью набросился на еду.
Затем, повернувшись к Уголену спиной, он удалился.
Лу-Папе, выслушав рассказ Уголена, поджал губы, несколько раз покачал головой и сказал:
– Это он нарочно! Чтобы усыпить нашу бдительность. Прикидывается дураком, а на самом деле умнее, чем мы с тобой.
– Ты бы его видел… – возразил Уголен.
– А я как раз и хочу видеть его. Сгоняй-ка за его покупками, а потом нанесем ему визит.
Они застали Пико-Буфиго сидящим на парапете террасы у своего дома. У Лу-Папе на всякий случай висело на плече ружье.
Пико-Буфиго их прекрасно узнал, набросился на вино и стал настаивать, чтобы они чокнулись с ним. Сам он выпил залпом четыре стакана вина и душераздирающим голосом пропел старинное провансальское рождественское песнопение: La cambo me fai mau [14] .
Они ушли от него в недоумении.
– По-моему, он и впрямь свихнулся! – сказал Уголен.
– Возможно, – подтвердил Лу-Папе, – возможно… Сильный удар по голове может перевернуть мозги, как переворачивают блины на сковороде!
14
Традиционная провансальская песня; автор – Никола Саболи (1614–1675). Припев гласит:
La cambo me fai mau,
Bouto sello, bouto sello;
La cambo me fai mau,
Bouto sello `a moun chivau.
Нога болит,
Седло на лошадь, седло на лошадь;
Нога болит,
Седло на мою лошадь прикрепи.
– Может, сейчас как раз удобный момент опять предложить ему пять тысяч?
– Ни в коем случае! – возразил Лу-Папе. – Если он по-настоящему свихнулся, то может случиться, память и вернется, а если он притворяется, не стоит ему об этом напоминать… Будем осторожны! И больше не гуляй один и без ружья! Он уже убил одного, к тому же чуть ли ни за что! Не хочется, чтобы ты оказался вторым, а я третьим! Будем осторожны!
С этого дня они оба постоянно были начеку, ночью запирали дверь на щеколду и держали в изголовье заряженное ружье.
Между тем Уголен пребывал в нетерпении и страшном беспокойстве… Его крохотная плантация дала ему еще два букета гвоздик, которые он отвез в Обань, домой он вернулся с пятьдесят одним франком в кармане… Такой успех разбил ему сердце, а краткое письмо Аттилио окончательно доконало его.
Каллега!
Ну что ты решил? Я аставил для тебя всего штук двести саженцев. Ты можешь получить десять тыщ стеблей. Этого дастаточно чтобы за удачный сезон заработать двенацать тыщ франков. Как только ты мне напишешь, привезу саженцы и объясню, как и что.
Твой друг Аттилио
– Двенадцать тысяч франков! – поразился Уголен. – В этом году я потеряю двенадцать тысяч франков! Сколько это двадцатифранковых монет?
Лу-Папе подумал минуту, закрыв глаза и торопливо шевеля губами, затем подсчитал на пальцах и, наконец, ответил:
– Куча.
– Так вот, я эту кучу потерять не намерен. Хватит ждать. Еще не поздно. Завтра отправлюсь в Жеменос. Я уверен, что найду там какой-нибудь дом, сдаваемый в аренду, с полем и водой. Там воды сколько угодно! Там и начнем выращивать гвоздики.