Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников
Шрифт:
– Это он об этом тебе сказал?
– Нет, ничего он мне не говорил. Да с ним вообще бесполезно разговаривать, все равно не поймешь, что к чему! К тому же какое мне дело! Ну я пошел. Всего наилучшего, коллега…
Повозка покатилась под гору.
«Метров тридцать или сорок! Да это стоит бешеных денег… Просто так такие деньги не потратишь! Он, верно, надул меня!» – С этими мыслями он продолжил сажать дольки чеснока, кончиком башмака присыпая их землей.
«А может быть, узнав о наследстве, он уже однажды побывал в Розмаринах… Спрятался и увидел, как мы заделываем родник… Пока он делает вид, что ничего
Бросив в землю еще несколько долек чеснока, он вполголоса добавил:
– Нет, нет, это у меня сплошная игра воображения. Все намного проще: мать рассказала ему о роднике, он его восстановит и никогда не уедет отсюда. С водой да с такой землей – воткнешь подпорку для помидоров, а через неделю можешь спать себе под ней в теньке! У него клубника будет размером с фонарный шар, тыква с колесо повозки, оливки не меньше абрикосов и всякие обширные планы. А моим гвоздикам ничего не светит!
Он еще немного поработал и вдруг решил:
– Я должен увидеть эти трубы. Лучше сразу во всем разобраться.
Отбросив грабли, он побежал к конюшне, где стоя спал мул Лу-Папе.
К осуществлению своих, скорее всего несбыточных, планов Жан Кадоре подошел с неукротимой энергией и подготовился с большим тщанием. Склонные к мечтательности люди по своей целеустремленности и выносливости порой не уступают умалишенным.
Перед ним на коньке крыши лежал «Самоучитель кровельного дела». А он, босой, с мастерком в руке и распухшим от осиных укусов глазом, скреплял штукатуркой старые черепицы.
Время от времени, перегнувшись через край водосточного желоба, он спускал вниз на веревке ведерко из-под варенья, а девочка наполняла его раствором.
Несмотря на несерьезность имеющегося у него инвентаря, он уже привел в порядок половину крыши и очень гордился своей работой, как все те, кто в один прекрасный день обнаруживает, насколько интересно и отрадно заниматься ручным трудом.
Он в очередной раз подсчитывал, сколько черепиц ему не хватает, как вдруг увидел направляющегося к дому огромного, кожа да кости мула, навьюченного двумя большими плетеными корзинами. Следом за этим живым скелетом плелся Уголен. Остановив мула перед террасой, он весело крикнул:
– Мой вам привет, господин Жан!
– И вам привет! – ответил горбун.
– Взгляните-ка сюда! – Уголен вынул из мешка продолговатую провансальскую черепицу, судя по всему старинную, но в хорошем состоянии, не расколотую.
– А куда вы везете эти черепицы?
– Сюда, – ответил Уголен. – Они у меня давно в конюшне лежат, а после того, что вы сказали мне вчера, я подумал, вам будет приятно… ну я вам их и доставил!
– Это уже вторая дружеская услуга, которой я не забуду!
С этими словами горбун тотчас слез с крыши и крепко пожал Уголену руку. Потом они вдвоем сложили еще больше сдружившие их черепицы у стены. Уголен искал глазами трубы и наконец заприметил их: они лежали в конюшне, у которой не было крыши, рядом с рулонами проволочной сетки… Горбун предложил Уголену пропустить по стаканчику белого вина: он охотно согласился, и они уселись под навесом из виноградных лоз.
– Я думал о том, как вам быть с водой. Цистерна может послужить вам для полива, но недолго: она довольно быстро опустеет, вода поступает в нее с крыши, а крыша у вас небольшая. Зато когда льет дождь, по дороге течет много воды. Если бы у вас были трубы, я имею в виду довольно большие трубы из цемента, то вы бы смогли проложить трубопровод от дороги до цистерны и она бы регулярно наполнялась!
– Прекрасная идея! – воскликнул горбун. – Как раз сегодня утром мне привезли трубы!
– Здорово! – обрадовался Уголен. – А как вы собирались их использовать?
– Это пока большой секрет… – с таинственной улыбкой отвечал горбун.
«Вот те на! – подумал Уголен. – Он наверняка знает о роднике… у него был такой странный вид, когда он сказал „большой секрет“. Он просто издевается надо мной. Это ясно!»
Тем не менее Уголен пытался как можно любезнее улыбаться.
Из дома вышла Эме, неся бутылку и два стакана. На подносе, как в кафе. Уголен встал поздороваться с ней. Она была вся такая красивая, чистенькая и сияла улыбкой: ее золотистые волосы выбились из-под туго стягивающей их косынки, завязанной так, что на лбу образовались рожки, – это смотрелось столь же красиво, как и настоящая шляпа. На ней был приталенный длинный фартук до плеч светло-голубого цвета с бледно-желтыми кружевными оборками.
– Прошу извинения, – сказала она, – за то, что предстаю перед вами в таком виде, но у меня в доме еще много работы, только на уборку понадобится не меньше недели!
Уголену эти извинения были совершенно непонятны, поскольку и косынка на голове, и фартук представлялись ему верхом элегантности.
Он поздоровался с ней и достал из карманов несколько горстей миндальных орехов, которые выложил на стол.
– Я вам принес миндаль для девочки!
– Как это любезно с вашей стороны! – поблагодарила его Эме. – Вы нам доставляете большое удовольствие! Манон, – крикнула она, – принеси щелкунчика!
– Не стоит, – возразил Уголен. – Это миндаль сорта «принцесса»: его давят пальцами.
Прибежала Манон. Уголен собрался было погладить ее золотистые кудри, но она отскочила, скрестив руки на груди, бросилась к матери и уткнулась носом в роскошный фартук.
– Простите ее, – извинилась мать. – Она немножко дикая, потому что еще не знает вас.
Уголен весь кипел от нетерпения и беспокойства. Как вернуть разговор к тем загадочным трубам? Он собрался с духом и прямо спросил:
– Я видел, как к вам направлялась подвода с грузом. Собираетесь ставить забор?
– Ну да, но особой конструкции: он должен быть заглублен в землю на шестьдесят сантиметров.
– Ого! – воскликнул Уголен. – Боитесь, что кролики станут поедать ваши овощи?
Горбун, подняв вверх большой палец, с загадочным выражением на лице ответил:
– Горячо! Вы почти угадали, ошиблись лишь в одном: с какой стороны забора будут находиться кролики!
Уголен, нахмурив брови, моргнул три раза:
– Не понимаю.
Горбун переглянулся с женой:
– Сказать ему?