Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1

Алиева Марина Владимировна

Последний всплеск интереса случился из-за помолвки принца Шарля с дочерью мадам Иоланды. Точнее, чуть позже, из-за ситуации, сделавшей из никчемного принца наследника французского престола. Но возможности герцога, изгнанного к тому времени из Парижа были чрезвычайно малы, он мало что мог сделать, чтобы помешать, или использовать ситуацию себе во благо, да и других забот хватало. «И, кстати, – подумал герцог, поглядывая через окно на Париж, – разобрался я с ними блестяще»… Однако, то, что происходило теперь, было уже не просто всплеском, а целой волной любопытства, захлестнувшей Бургундца с головой!

Слухи, слухи, слухи… Многочисленные, не всегда понятные и очень похожие на тонкую вуаль с несколькими

бессвязными штрихами, которая, сложившись в несколько слоев, вдруг показала, что неясные штрихи образуют тонкий, замысловатый узор! И теперь уже у герцога не оставалось никаких сомнений в том, что узор этот прочерчен именно рукой Иоланды Арагонской!

Всё началось с туманных разговоров о том, что герцог де Бар, епископ Лангрский, вроде бы собирается передать право на свои владения Рене Анжуйскому… Ну, собирается, и ладно. Во всем этом Бургундского герцога заинтересовало только одно: сам ли епископ принял решение, или его вынудила так поступить драгоценная племянница? В конце концов, не зря же, несколько лет её странноватый духовник проживает во владениях епископа в Лотарингии. И, как сообщали шпионы ещё года четыре назад, совсем уже прижился в какой-то деревушке. Как там её.., Домреми, кажется? Одним словом, похоже, дядя и племянница хитрят друг с другом, и Бог им в помощь! Хорошо бы дохитрились до полного разлада…

Другим слухом, к которому его светлость отнесся более серьёзно, стали, опять же, неконкретные разговоры о возможном браке Рене Анжуйского с Изабеллой Лотарингской. И тут уже следовало призадуматься. Во-первых, с какой стати непримиримый Карл вдруг забыл о своей клятве не выдавать дочерей за французов? А во-вторых, мадам Иоланда заключала браки слишком дальновидные, чтобы пропускать такой слух мимо ушей, не пытаясь вмешаться.

Хотя…

Герцог с досадой поджал губы. С этим неудачником Шарлем он сам здорово помог, потому что торопился, убирая старших принцев, и до конца всех возможностей не предусмотрел. А следовало бы, зная, что из себя представляет эта мадам герцогиня…

Бургундец вздохнул. Какой идеальный план тогда получался! Даже не жалко было отравленных принцев, потому что короли из них всё равно вышли бы дохлые, будь они хоть действительными детьми безумного Шарля, хоть бастардами красавчика Луи. Порода-то одна. И всё то, что за короткую бытность их опекуном, Жан Бургундский пытался им внушить, осело на глупых мальчишках лишь поверхностной пылью, которую граф д'Арманьяк мог сдуть, не напрягаясь. А так кругом выходила одна только выгода! Изгнанника, «тихо» сидящего в Дижоне, никто в отравлении не заподозрил, Монмуту удалось намекнуть, что ему расчищают дорогу к трону, (и он поверил, судя по тому, как ловко прикинулся ничего не понимающим), и, наконец, общественное мнение… Оно мгновенно обернулось против того, «кому выгодно». А выгодно было только Анжуйскому семейству. И, если бы герцог Луи так удачно не скончался, последнего дофина забрали бы по закону, после разбирательства и осуждения его, так называемых, опекунов. И забрал бы не их прихвостень Арманьяк, а совсем другие люди, которые позаботились бы о Шарле так, как он того заслуживал.

И всё! Путь к трону загораживал бы тогда только Монмут, крайне благодарный за всё и, в частности, за дискредитацию могущественного семейства. Но на английского короля уже давно имелся другой план, ещё более идеальный и, практически, беспроигрышный… Но, увы, не учитывавший все обстоятельства.

Теперь, к великой досаде, этот план пришлось пересмотреть… Хотя.., может и не к досаде… Может правду говорят, что в каждой неудаче уже зреет зерно выгоды? Монмут оказался более грозным противником, чем представлялось вначале, когда он охотно шёл на переговоры и, вроде бы благодушно кивал, а потом наносил удары, вроде

того, что случился под Арфлёром, не говоря уже об Азенкуре. Сейчас он терпеливо осаждал Руан, успокоенный заверениями, что военная помощь со стороны Франции туда послана не будет. Но, как долго продлится это терпение никто не мог предсказать, а один на один с таким противником Бургундцу оставаться не хотелось. Вот и выходило, что теперь, когда слабоумный король был в полной власти герцога и безропотно подписывал любые указы, бесполезный когда-то дофин очень и очень мог пригодиться. Договорившись с ним, (точнее, с его сторонниками), можно было объединёнными усилиями поубавить прыти английскому королю, а потом, не торопясь, разобраться с каждым из них по отдельности.

Одно было плохо – «не торопясь» выходило только потом. Сейчас же навалились многочисленные дела, которые требовали скорейшего разрешения, из-за чего толком разобраться в том, что представляли в полном объёме новые брачные планы герцогини Анжуйской не представлялось возможным. Время поджимало, снова заставляя торопиться. И, раз уж с дофином, приходилось заключать союз, то следовало обезопаситься на будущее жёсткими условиями этого союза, и постараться не допустить этого нового брака, ещё больше укреплявшего позиции Шарля.

К тому же, Бургундцу казалось неплохой идеей убить сразу двух зайцев – и мадам Иоланде насолить, и заодно попытаться всё-таки привлечь на свою сторону Карла Лотарингского. Чем чёрт не шутит? А вдруг получится – не дурак же он, в самом деле, чтобы не понимать, на чьей стороне реальная сила! Поэтому, скрепя сердце, герцог решился на шаг, который «лежал на поверхности», и выглядел из-за этого довольно беспомощным – он предложил должность коннетабля при новом правительстве Карлу, чем вызвал непонимание почти у всех своих сторонников.

Уж итак многие из них не могли взять в толк, зачем нужны переговоры с дофином, когда можно договориться с Монмутом. И доводы о том, что Карл, до сих пор открыто не вставший ни на чью сторону, может помочь в любых переговорах, их, естественно, не убеждали.

Ноне рассказывать же им, в самом деле, что в мечтательном будущем герцога Бургундского корона Франции укладывалась на его голову, как влитая!

Пришлось объяснить, что в глазах Европы Лотарингец был и остаётся фигурой значительной, а в глазах дофина он человек, которому можно доверять. И рука, протянутая с его помощью, будет выглядеть как рука миротворца и, как демонстрация доброй воли нового правительства. Поэтому, если дофин от этой руки отвернётся, никто не упрекнёт Жана Бургундского или королеву в нежелании считаться с законом, зато любой упрекнёт дофина в том, что он не верит даже тем, кто к нему расположен…

Убедило ли это кого-нибудь, Бургундец предпочитал не выяснять.

Впрочем, королева тоже пыталась упираться глупо и упрямо. И он, (при том, что вполне мог просто приказать), снизошёл до того, чтобы объяснить ей всё, как есть – дескать, нужно любой ценой внести разлад в готовящийся брак между Анжу и Лотарингией, чтобы её сыночек не возомнил, будто у него есть надежда «отыграть» трон обратно. Но даже взгляд недалёкой Изабо выразил недоумение. Давно не одобряющий действий Бургундца Карл легко мог отказаться и поставил бы и королеву, и герцога Жана в глупое положение.

Но Лотарингец всех удивил.

Мало того, что согласился, так ещё и приехал в Париж так быстро, как только смог, хотя прекрасно должен был понимать – первое, что от него потребуют, будет ведение переговоров с дофином, причём на очень жёстких условиях. А где дофин, там и мадам Иоланда, и она на жёсткие условия ни за что не согласится. Вплоть до того, что и выгодный брак расторгнет…

Этим последним обстоятельством Бургундец рассчитывал «надавить» на Карла. Но получилось что-то совсем несуразное.