Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
– Где лорд Саффолк?
– На исповеди, – отозвался Глостер. – К священникам сегодня очереди…
– Я сам отпущу грехи своему войску, – вскинул голову Монмут. – Идите отдыхать, милорды, а перед рассветом соберите всех… Три мессы и святое причастие утешат павших духом. Король Англии не поведёт в бой людей, которых напутствовали только исповедники. Те подготовили душу к смерти, я же вселю в неё надежду… Велите моему оруженосцу привести мне на утро пони, вместо боевого коня. Я хочу проехать перед войском, как святой отец, благословляющий на жизнь и на подвиг…
Военачальники с минуту смотрели на своего короля, потом молча низко поклонились.
– Моё войско состоит из солдат Бога! – услышали они, покидая шатер.
* * *
Сырая, нахмуренная ночь в английском лагере действительно тянулась неимоверно долго. Ни звука, ни шороха, ни света… Генри Монмут строжайше велел соблюдать тишину, пообещав в наказание ослушникам-дворянам конфискацию доспехов и коня, а всем остальным – отсечение одного уха. Но он зря измышлял эти кары. В английском лагере мало кому пришла бы охота веселиться и болтать.
Люди, придавленные страхом перед наступающим днём, остаток этой ночи и без того проводили не поднимая глаз и не раскрывая ртов. Засеянное озимыми поле между двумя французскими деревушками казалось им преддверием Чистилища, через которое всем завтра придётся пройти.
О плене даже не мечтали. Король Гарри, в качестве выкупа за всю армию, предложил Шарлю д'Альбре вернуть французской короне Арфлёр. И, говорят, что старый коннетабль, вместе с маршалом Бусико, явно призадумались. Но гордые французские герцоги, одуревшие от счастья, что смогли, наконец, собраться в гигантский, тридцатитысячный кулак, ответили презрительными плевками и оскорблениями.
– Мы отрежем каждому вашему лучнику по два пальца на правой руке, чтобы ни одна английская собака не смогла больше натянуть лук и пустить стрелу в сторону Франции! А потом заберём и Арфлёр, и Кале в придачу!
И вот теперь, зажмурив глаза и шепча про себя и за себя молитвы, всё английское воинство, в котором только-то и осталось чуть больше восьми сотен конников и менее пяти тысяч лучников, готовилось принять смерть от тридцати тысяч французов, веселящихся по ту сторону Азенкурского поля.
* * *
Жан Ле Менгр, принявший по наследству от отца прозвище Бусико, стоял той же ночью перед французскими позициями и, с явным недовольством, косился на бесчисленные походные шатры, за разноцветными пологами которых шло разнузданное веселье.
Какой-то шутник, ещё днем, притащил размалеванную всякими непотребствами повозку, и многие бароны и графы – представители знатнейших семейств – хороводом плясали вокруг неё, выкрикивая наперебой, в каком именно виде они завтра повезут в этой повозке пленённого английского короля…
Ле Менгру всё это не нравилось.
За свои сорок девять лет маршал прошёл не одну войну. В шестнадцать он уже отличился при Росебеке, в сражении, перед которым его посвятил
В этом же воинстве царил полный хаос!
Они и Арфлёру на помощь не успели, и сюда двигались со скоростью улитки только из-за того, что каждый, приведший за собой более тысячи воинов, уже считал себя вправе командовать и распоряжаться наравне с маршалом и коннетаблем. Из-за этого возникли сложности и недоразумения с обозом и фуражом. И сегодня ночью далеко не все солдаты шатались от чрезмерного приема «горячительного». Иные были попросту голодны. Рыцари, носившие громкие имена, переругались между собой за пленников, которых ещё не захватили – каждому хотелось взять выкуп более дорогой – и сейчас, в половине этих веселящихся шатров, азартно бросали кости на Глостера, Саффолка, Йорка…
Ле Менгр вздохнул. Себя ему винить, конечно, не в чем – броды и переправы, вверенные его авангарду, были блокированы надёжно, и, если бы не разногласия с коннетаблем, англичане до сих пор так и шли бы в обход, подыхая сами по себе. Но, увы, не успели люди маршала как следует разрушить дамбу под Бетанкуром, как поступил приказ от Шарля д'Альбре – срочно идти под Азенкур для воссоединения с основными силами!
Что ж, дисциплина есть дисциплина – пришли! И, что? На первом же военном совете, когда опытный маршал предложил первыми пустить в бой лучников и арбалетчиков, его чуть не подняли на смех.
– Вы хотите, чтобы вассалы шли впереди господ? – поднял брови молодой Луи Орлеанский. – Во-первых, это не по правилам, а во-вторых, имея такое численное превосходство, я не могу позволить первыми идти дурно одетым крестьянам.
Он со смешком обернулся к остальным.
– Что о нас подумает противник?
И вся эта именитая молодежь, возбужденно сверкая глазами, одобрительно засмеялась.
– Нет! Мы двинемся на них, блистая не только силой, но и красотой. Слава Франции! Лучшие рыцари, сплотившиеся по первому зову своего короля! Нам ли плестись в хвосте за толпой рабов?!
Еле-еле Ле Менгру и д'Альбре удалось уговорить их, хотя бы прислушаться к тому, что даже при численном превосходстве нужно иметь какую-никакую стратегию. Поле между Азенкуром и Трамкуром слишком вытянутое и узкое и хорошо простреливается с холма, на котором засели англичане… Кое-как договорились, что наступать будут тремя баталиями. Примерно восемь тысяч тяжеловооруженных пеших рыцарей и полторы тысячи конных в первой, три тысячи всадников и четыре тысячи стрелков во второй, и восемь тысяч всадников в третьей. Легкая конница поддержит с флангов, а орудия с подкреплением, которое вот-вот подойдет, разместятся сзади.