Жасмин и флердоранж
Шрифт:
Кивает. Кажется, понял не только ответ, но и намек. Хорошо, если так. Вполне достаточно того, что выкинул из-за руля и потом нахамил. Трех раз хватит. Слишком крупный во всех отношениях молодой человек. Пусть себе ведет машину, благо, дорога тут такая, что только успевай лавировать между коровой и канавой, между лужей и стаей гусей. Требует предельного сосредоточения. Вот и пожалуйста.
И совершенно же забыла про работу, про безобразный образец, с которым нужно сегодня закончить!.. Запах померк, поблек, стушевался — остался злополучный флердоранж и ничего больше, очень слабо, на грани восприятия, и, кажется, больше в памяти, на краю слуха, на пределе ощущения, какими-то фантомами молекул, призраками и тенями. Ах, мы еще и нестойкие — три часа, и прощай? С одной стороны — это большое достоинство. Вернуться домой, вымыть руки, сунуть нос в банку с кофейными зернами, и прощай, едва ли встретимся, торговка с кошками, скандал на пляже… а с другой — ведь не проследила же все этапы и нюансы дезертирства, в памяти их нет, не узнаны и не сосчитаны. Значит — все сначала, с первой капли. Какой воодушевляющий день — и что-то подсказывает, что таких впереди еще семь.
Добротный забор — кирпичное основание, чугунная решетка, — обвивают дикий виноград с мелкими даже на вид кислыми ягодами, вьюнки, развесистые хвосты не то дыни, не то семенного огурца. Автоматические гаражные ворота не работают, точнее, работают при помощи мышечной силы человека: Камила выходит, производит некую манипуляцию с приподниманием ручки вверх, давит плечом на створку, после чего механизм соизволяет поднять дверь.
Дом — два этажа плюс мансарда, первый этаж — тот же красный кирпич, второй — крашеное дерево. Большой, широкий, похожий на старого краба с толстыми клешнями веранд, с широким крыльцом. На крыльце — все семейство.
— Здравствуйте, — медленно и слегка нараспев говорит высокая статная дама, на вид не старше сорока. — Очень рады, наконец-то можем вас увидеть.
Радости не чувствуется, только сухая чопорная вежливость. Элегантная леди преклонных лет в кресле-каталке улыбается несколько приветливее. Волосы безупречно выкрашены в цвет воронова крыла, и очень хорошо видно, от кого у Кейс такие кудри. А вот сложение — от отца, вот от этой индифферентной ко всему крайне изящной тени, которая молча протягивает прохладную сухую ладонь; но пальцы — очень крепкие, причем бездумно, а не ради впечатления. Музыкант? Хирург? Надо было поинтересоваться раньше.
— Проходите, — показывает на дверь пани Ванда. — Камила, проводи, пожалуйста. Отдохните, через час будет обед.
— Чем-нибудь помочь?
Дама медленно приподнимает брови. Изгибы век, бровей, губ словно вычерчены циркулем. Идеальные дуги. Кажется, она услышала самое непристойное предложение в своей жизни. Бабушка в своем кресле оживляется и явственно наслаждается сценой. Призрачный тесть уже испарился — высочайшая квалификация, может быть, он секретный агент?
— Нет, спасибо большое, но у нас очень тесная кухня. Мы с Камилой справимся.
Очень хочется сказать «Извините, я нечаянно». И вести, как на грех, нечего, не считая чемодана на колесах. Какие восхитительно независимые, воспринимающие решительно все в штыки люди. Хорошо-хорошо, больше ни слова, даже при пожаре, потопе и прочих форс-мажорных обстоятельствах.
Крутая лесенка на второй этаж — а дальше целое крыло дома. Приставная лестница ведет в мансарду, две двери встык — в комнаты. Камила молча распахивает обе. Спальня, гостиная. Из комнат пахнет ромашкой, лавандой, нагретой доской, мастикой. Запахи, заставляющие вспомнить детство — но не дом, а гостевание у кого-то из дальних родственников здесь же, на Балтике.
— Все это в вашем распоряжении. У нас немного тесновато, извините. Будете подниматься наверх — берегитесь косяка. Отдыхайте, я вас позову.
Супруга ныряет в спальню, садится на край кровати, без слов интересуется впечатлениями. На лице ехидное сочувствие. Остается только усмехнуться, пожать плечами, скинуть на спинку подозрительно хрупкого стула пиджак и сесть рядом, осмотреться.
Дом построен лет пятнадцать-двадцать назад и тогда же обставлен — полностью, в едином стиле. Почти вся мебель с тех пор не сдвигалась с мест и не менялась, хотя тумбочка и стул явно перекочевали откуда-то из других комнат. Все немного выцвело, усохло, уселось — но только слегка, чуть, ровно до той степени, что отличает дом, даже если в комнатах не живут постоянно, от гостиничного номера. Цвета — небесно-голубой, янтарный, темно-коричневый. Плотные занавеси, легкий тюль. Большое зеркало в тонкой деревянной раме. Открытки, гобелены, вышивки в широких кремовых паспарту. У обстановки есть свой язык, голос и характер; с ней спорить так же неудобно, как и с семейством Кейс.
— Твои апартаменты?
— Нет. Я здесь не жила. Тут был такой… — зевок, — хутор. Они сюда окончательно перебрались после того как дедушка умер. — Кейс в очередной раз зевает и бездумно трет глаза, и без того уже красные.
— Спать, — командует Максим.
— А умыться?..
— Перед обедом.
Драгоценная супруга, неведомым чудом онемевшая еще в аэропорту, и там же, должно быть, в камере хранения оставившая всю фирменную вредность, покорно кивает, сбрасывает туфли и переползает к стенке. Здесь никого не нужно пугать, строить по ниточке и превентивно кусать, чтобы боялись тявкнуть. Здесь даже на всю округу, наверное, ни одного завалящего серийного убийцы не найдется. Замечательное место, просто замечательное. Для недельного отдыха в самый раз.
— Какой оригинал этот молодой человек, — говорит мама, шинкуя лук-порей для супа. — Может быть, ему было бы приятнее почистить картошку?
— Не сомневаюсь, — кивает Камила. — Он меня из-за руля выпихнул и предложил покопаться в моторе. Нам ничего в огороде прополоть не надо? А то он сам найдет что-нибудь.
— Когда мы были студентами, — мечтательно говорит мама, — наши мальчики тоже всегда были готовы помочь. Это считалось неплохим способом ухаживания. Ничто так не сближает, как порезанные пальцы и оказание помощи на кухне…
Интересно, с кем собирается сближаться на кухне наш студент, то есть, недалеко ушедший от возраста студента новоявленный родственник? Надо как-то деликатно поинтересоваться, сколько именно ему лет. Вообще довольно оригинальный способ пополнения семьи: позвонить и сообщить, что «неожиданно для себя оказалась замужем». Конечно, всякое случается — но откуда взялся этот услужливый комбайн? Из практикантов Катажины? Какой-нибудь полицейский? Он не похож на человека нашего круга.
— Ничто так не украшает пол, как пара стаканов крови. Ничто так не улучшает салат, как пара мужских пальцев… — смеется от плиты бабушка.
— Фу! — Хором говорят женщины, потом старшая добавляет: — Мама, с Касей так шутите, только не за столом! Как там суп?
— Вполне готов, — бабушка звякает крышкой кастрюли. — Камилька, буди молодых, я позову Марека.
Дверь наполовину приоткрыта. Камила стучит по косяку костяшками пальцев, ждет, потом еще раз стучит, не выдерживает и заглядывает внутрь. Сумки и чемоданы стоят посреди комнаты в неприкосновенном виде. О присутствии сестры напоминают только слегка запыленные туфли у постели. Всего остального попросту не видно: обернуто, как в фантик, в крупную мужскую фигуру.