Жажда любви
Шрифт:
Голод порой мое тело томит,
Мысль одинокая душу сверлит.
В будущем пусто, и только одно
Прошлое смотрит печально в окно.
Вас потеряв, я лишился души,
В ней ведь царили лишь вы.
Вас потеряв, я навеки забыл
Высший смысл жизни и жизненных
Самое слово «любовь» я забыл,
Вас лишь одну я на свете любил.
Есть люди, которые тупеют от горя; для других страдания, наоборот, являются источником просветления.
Жюльен принадлежал ко второму типу; обрушившееся на него несчастье скосило все сорные травы его души и дало простор доброкачественным побегам. Черствость и недоверие к людям, которые стали преобладающими чертами его характера за последний год, перестали властвовать в его сердце.
Он стал нравственно чище после перенесенного удара и стыдился своего прошлого.
Жест, которым Сара попыталась, рискуя своею жизнью, спасти Кэртона, был вызван страхом за него, Жюльена, а не за того человека, которому он угрожал; она защищала Кэртона только потому, что боялась за Жюльена.
После того как неизбежное свершилось, она без колебаний принесла себя в жертву любимому человеку.
А он так легко поверил, что она смеялась над ним и обманывала его с Кэртоном, поверил сразу в самое плохое, в то время как она отдавала ему самое ценное, что у нее было.
Он никого больше не обвинял; негодование против отца и Колена улеглось по дороге в Тунис; человеконенавистничество первого и себялюбивая трусость второго были ничто по сравнению с его собственной виной.
Они употребляли низкие средства для достижения низких целей, — он проявил низость по отношению к святыне, он осквернил храм, — он, а не они.
Упорная и жестокая ненависть его отца к Саре казалось ему немногим хуже его оскорбительной ревности, а последнее свидание с Сарой стало источником ужасных угрызений совести, в сущности, было им с самого начала, хотя он и не признавался себе в этом, пока не узнал всей правды.
Что скажет он Саре в свое оправдание? Что он оскорбил ее и надругался над ее любовью, потому что был уверен, что она изменяла ему с Кэртоном?
Не надеясь на прощение, он все-таки сел на пароход с твердым намерением повидаться с ней и исполнить свой долг.
А потом... Ему вспомнились первые дни их любви, их первая встреча... и последнее свидание...
Что могло быть ужаснее этой пытки?
Он мысленно перебирал все мелкие подробности этого рокового вечера, сгорая от стыда. С каким тревожным и вместе с тем нежным выражением лица переступила она порог его комнаты, и как мгновенно это выражение сменилось холодным и враждебным, когда она увидела, куда попала.
Он содрогался, последовательно вспоминая и свои поцелуи, и ее отпор, сначала жалобный, а потом непреклонный, и тот жест, с которым она вырвалась из его объятий.
Из
Женщины этого не забывают!
Он посмотрел на темную воду: таким, как он, только и остается...
Многие мужчины изменяют женщинам, но едва ли есть один мужчина, который проявил бы при этом столько подлости... после всего того, что было!
Его единственное оправдание — в неведении: отец воспользовался его полубессознательным состоянием и направил его ум в желаемом направлении.
Процесс был кончен, когда он услышал о нем впервые, и даже тогда он плохо разобрался в нем, потому что знойное солнце Африки расслабляло его больные мозги, и вся его энергия уходила только на то, чтобы заставить себя работать.
Первые недели пребывания в Тунисе были напряженной работой или тяжелым сном; он ни о чем не думал...
Потом на него нахлынули воспоминания о прошлом, и он стал бороться с ними. Ему смутно вспоминалось какое-то объяснение с отцом по поводу смерти Кэртона, свое упорство сначала, а потом безвольное принятие версии, выставленной последним: Кэртон толкнул его, Жюльена, он упал и разбил себе голову.
Еще позднее до него дошли слухи о процессе и все подробности следствия, и он почувствовал, что осквернено святая святых его души и что вся его жизнь разбита.
Теперь, часами не спуская глаз с темных морских вод, которые пароход бороздил белой пеной, он изумлялся своему ослеплению и легковерию.
Беспросветное, холодное отчаяние, которое порождают в нас запоздалые угрызения совести, все глубже и глубже проникали в его душу.
Как она любила его! В тумане воспоминаний встал образ Сары и первое время их любви. Все кончено: он только тень самого себя!
Самое ужасное одиночество — это одиночество человека, который любит и лишен права на эту любовь.
ГЛАВА XXXI
Переход от жизни к смерти
Безболезненен и тих,
Ни стенаний, ни рыданий
Он не вызовет моих.
Страшно жить... ужасны страсти
Человеческой толпы,
Мое сердце коченеет
Под напором их волны.
Жюльен прибыл в Париж около полудня; он ни на что не смотрел, ничем не интересовался.
Очутившись у себя на квартире, он машинально отметил, что все вещи стоят на старых местах, — и это было все.
— Я еду к ней, — хладнокровно заявил он отцу. — От нее, и только от нее, будет зависеть мое дальнейшее поведение и тот способ, каким будет восстановлена истина.
На этом они расстались. Гиз из окна проводил глазами удаляющуюся фигуру сына. Потом снова опустился в кресло и протер очки.