Жажда мести
Шрифт:
– Алла, – сама представилась она..
– Борис, студент МИФИ, пятый курс. Что мы тут сидим, пойдем к тебе, посидим, поговорим. А что вы, Алла, будете: чай или кофе?
– Я люблю кофе.
Борис стремглав бросился к окошку, из которого подавали кофе, и вскоре принес горячий стакан. Он запыхался, словно боялся, что она откажется от его услуг, с радостью поставил кофе перед нею на столик.
– Благодарю вас, – она улыбнулась. – Сколько я вам должна?
– Нисколько. У вас тут порядки дремучие.
Волгин внимательно наблюдал
– Алла, мы ездили на юг, хотите – морской бриз, кипарисы, виноград. А еще ездили на симпозиум, и, скажу вам, неплохо там было, много хороших людей. Англия, сами понимаете, страна Шекспира, родина адмирала Нельсона, вот жаль, что вас не было. Пойдемте в комнату, там попьем чайку, посидим.
Она молча согласилась. Непроницаемое лицо ее светилось нежной, непонятной, оттого казавшейся странноватой улыбкой. Она была шатенка, волосы тщательно уложены и заколоты на затылке, а черная юбочка выше колен, приталенная ситцевая коричневая кофточка с белым воротничком делали ее просто очаровательной.
– Как вы смотрите на искусство? – демонстрировал свою эрудицию Борис. – Сейчас открывается выставка в музее Пушкина, приглашаю вас.
– Спасибо. Я люблю выставки, – отвечала она.
– Как вы относитесь к любви? Вот Владимир несколько манкирует ваш пол, говорит, что, мол, любовь приходит и уходит, а болезни остаются? – рассмеялся Борис, попеременно обращаясь то к Волгину, то к девушке.
– Что ты глупости говоришь, – недовольно проронил Волгин.
– Я так, чтобы тебя расшевелить, не обращайте, Алла, на него внимания. У философов всегда так, они вначале рассуждают, а только через год думают.
– Давайте лучше прогуляемся, – предложила Алла.
– Нет, вначале, помня законы гостеприимства, посидим, – предложил Борис.
– Все равно, – отвечал Волгин. Они зашли в его комнату, присели на стулья.
– А лучше нам кофейку еще выпить, а? – сказала Алла. – Я люблю кофе. Пойдемте ко мне. У меня чайник, растворимый кофе и печенье.
– Вот то, что надо, – согласился Борис.
Комната, в которой жила Алла, мало чем отличалась от комнаты Волгина, но пахло в ней тонкими духами, кровати покрывались цветастыми ситцами, на столе стояла маленькая дешевенькая ваза с единственной красной гвоздикой.
Алла сразу поставила на электрическую плитку чайник, достала из платяного шкафа чашечки с блюдечками для кофе и расставила на столе.
Волгин обратил внимание, что она суетилась, стараясь выглядеть заботливой хозяйкой; ее улыбчивое личико покрылось от волнения заметным румянцем. Неожиданно Борис открыл свой портфель и выставил на стол бутылку прозрачного белого вина «Цинандали».
– Ради такого случая, – сказал он и широким жестом водрузил бутылку на стол.
Алла засмущалась совсем,
– Алла, целый стакан необязательно выпивать сразу, – проговорил Волгин, наливая ей стакан холодной воды.
– Пьют и сразу, – отпарировал Борис, приобнимая ее. – Когда за любовь, Аллочка, то пьют. Ты лучше молчи, Володь, не надо. Она знает, она дома, а я вот не знаю, потому, что она милая девушка моя, Володя, не мешай нам.
Не успел еще мрачноватый Волгин подумать, а не уйти ли ему действительно из этой комнаты, как Борис уже запустил руку под юбку прильнувшей к нему Аллы и поцеловал ее в губы. Волгин подошел к окну. Он вспомнил свою любовь к Самсоновой. И услышал, как вскрикнула Алла, и заметил, что она уже сидела на коленях у Бориса.
«Идиоты. Скоты!» Волгин хлопнул дверью. Он не мог больше находиться в общежитии, оделся и отправился гулять. Обошел сквер, наблюдая, как воробьи справляют свои воробьиные свадьбы, за облаками, плывущими по небу. Когда вернулся в общежитие, столкнулся с Борисом, тот только что выходил из подъезда.
– Куда пропал? Слушай, Володь, девочка прямо не отпускала. Я так ей понравился, оказывается.
– Слушай, Борис, я не хочу слушать эти мерзости.
– Понимаешь, говорит, а как же наши дальнейшие отношения, вот дура! Какие такие отношения, говорю я! Отношения! С первым мужиком лезет в постель, а потом ей отношений захотелось.
VII
Волгин некоторое время постоял в подъезде общежития, соображая, что скажет этой Алле, если неожиданно ее встретит, махнул рукой и направился к себе. Сосед по комнате сидел на постели, читал учебник, молча кивнул. Волгин достал свои наброски для диссертации, которую озаглавил: «Мистика и реальность. Чехов и Юрий Казаков». Писателя Юрия Казакова он открыл для себя совсем недавно, прочитав купленную в метро тоненькую книжечку под названием «На полустанке». Профессор Дрожайший предлагал не торопиться с диссертацией, предстояло еще учиться почти два с половиной года, но Волгин все сильнее втягивался в работу над ней. Он сообщил об этом профессору Дрожайшему, который к каждому новому имени приглядывался с опаской. Он внимательно выслушал студента и вздохнул, как бы соглашаясь с ним, но в то же время и сомневаясь относительно этого нового имени в литературе.
– Молодой человек, я, конечно, понимаю вас, но вы поймите и меня, я не хочу, чтобы ваш труд оказался невостребованным, потому спрошу вас: кто такой Казаков?
– Писатель, – выпалил Волгин.
– Пусть будет так, я не против, не против. Он – писатель! Прекрасно! Вы его читали. Великолепно! Следите за литературным процессом. Отлично! Но Марья Ивановна! Поинтересовались ли вы, читала ли она? Я о себе не говорю. Читал, молодой человек. Да, впрочем, имеется у него эдакое подражание, знаете, Ивану Бунину.