Жажда мести
Шрифт:
– Как ты сказал! – воскликнула она. – Я много об этом думала, только не могла выразить. Как же здорово, что мы встретились!
VIII
Отсутствие студента первого курса Волгина на лекциях и доцента Самсоновой на семинаре по литературе девятнадцатого века на втором курсе было никем не замечено за исключением Козобкиной. В этот день по распоряжению ректора проводилась проверка посещаемости студентами первых курсов. Деканат филфака выбрал для этой цели лаборанта Козобкину.
Против фамилии Волгин был поставлен прочерк.
Как только Татьяна вернулась к себе на кафедру, ей позвонили из деканата и спросили новый домашний телефон профессора Пшеницыной. Секретарша деканата объяснила, что доцент
– Я всегда была сторонником того, что ребята, особенно старшие, те, что из армии, посещают лучше занятия. Вот только Волгин, кто такой?
– В армии не служил, после школы.
– Вот-вот, милочка, ну не права ли я? – отвечала Пшеницына низким хриплым голосом.
– Не все так считают, – отвечала бойкая лаборантка.
– А кто, например?
– Доцент Самсонова, например.
– Мне ничего не хочется говорить на сей счет, у каждого свое мнение, – уклонившись от дальнейших объяснений, отрезала Пшеницына с некоторой досадой при упоминании Самсоновой, которую недолюбливала за хороший цвет лица и отлично поставленный голос. Она считала, что каждый настоящий ученый должен иметь бледный изможденный вид от непосильной работы в библиотеках и хриплый голос – от напряжения при чтении лекций. «Волгин притащил этого идиота из МИФИ, дурака набитого, а теперь думает, что его амуры и всякие шуры-муры пройдут незаметно для глаз общественности. Ну, уж дудочки! Ходит здесь эта строгая, такая нравственная, а как увидела парня ничего, так сразу – хап, стерва, и в постель! Ну, уж попляшете, сволочи!» Козобкина отпечатала на машинке анонимное письмецо, в котором сообщала, что некая доцент Самсонова, замужняя, партийная, много лет работавшая на ниве просвещения, теперь безнравственно гуляет со студентом первого курса, Волгиным, бесконтрольно живущим в общежитии.
Доцент Самсонова появилась на кафедре только на следующий день, и Козобкина отметила ее бледность. Весь день Самсонова ходила задумчивая. Она не замечала повышенного внимания со стороны Козобкиной. Та более обычного суетилась, старалась даже, как бы чувствуя себя виноватой, услужить ей, предложила стаканчик чая, от которого Самсонова отказалась, сославшись на головную боль. Самсонова уже дважды звонила по телефону, оставленному ей мужем. С той стороны провода ровный голос дежурного коротко отвечал: «Кто говорит? Ваш телефон? Узнаю по голосу. Свинцов Николай Петрович жив, здоров, шлет привет. Находится в служебной командировке. Сообщит дополнительно». Ей хотелось поскорее поговорить с мужем о разводе. Она надеялась убедить его разойтись спокойно, без нервов.
Свинцов Николай Петрович был высоким, крупным человеком с сильными длинными руками. Его бледное широкое лицо с небольшими настороженными карими глазками всегда имело выражение суровое и озабоченное. Характер он имел, как ни странно для полковника государственной безопасности, выполнявшего секретные задания, скрытно-взвинченный, истеричный. Он был не сдержанным, а скорее скрытным до трусости. При последнем разговоре с женой он слушал ее, затем взял и в туалете, закрыв предварительно дверь, со всего маха хлопнул об пол большую хрустальную вазу, которую подарили им на свадьбу его сослуживцы. Ваза разлетелась вдребезги, а он постоял минуты две, затем собрал осколки веничком в совок и выбросил не в мусоропровод, который находился на кухне, а открыв окно, высыпал их на улицу. Получилось, он разбил вазу для того лишь, чтобы услышать звон разбиваемой посуды.
– Для чего ты это сделал? – спросила жена.
– К чертовой матери! – отвечал он, обведя глазами комнату. Этого взгляда маленьких с темными зрачками глаз Самсонова боялась. Она заметила за собой этот страх и то, что ни разу в жизни не заглядывала в глаза мужа. Она
Николай Петрович Свинцов, будучи типичным представителем своего времени, жил для будущего. Настоящая жизнь не имела значения. Будущее оправдывало многие поступки. И если даже он получал наслаждение при игре в казино в Париже, завсегдатаем которых был, то оправдывал и это: «Не для себя – для будущего». Выросший в подмосковном городе Загорске в семье простого рабочего, он гордился своей работой, которую ему доверила страна, своей женой, положением в обществе и на работе. Даже отношения с Франсуазой в Париже, с которой он жил, сводились к тому, что ему необходимо укреплять тело для будущего. Познакомившись случайно с Самсоновой и выведав, что она дочь заместителя министра, он понял, что ему представился случай совершить большой прыжок в будущее. В первые годы он потакал своей жене во всем, требуя взамен лишь обещание верности и ласки. Но через год она заметила повехностность его натуры. Она определила, что это происходит от полнейшей его атрофии к прекрасному, гармонии. Шекспир – всего лишь англичанин, написавший пьесу, а Рафаэль – художник, написавший красивую девку красками. Он приносил вырезки из «Огонька» и развешивал, приклеив к стенке, на кухне. Она бы, пожалуй, смирилась со всем, если бы появились дети. Вскоре она поняла, детей от Свинцова не будет: анализы это подтвердили. Смирившись с этим фактом, она решила посвятить себя науке.
IX
Самсонова принялась писать длинное письмо мужу. Пусть знает, что его ждет впереди. Это только создаст новые проблемы и вызовет у Свинцова злобу и ревность. «Николай, ты можешь судить обо мне как угодно, но я хочу поставить тебя в известность, что считаю нашу семью не состоявшейся. Не надо лишних слов. У нас нет детей – это главное. Не хочу говорить, что квартиру “сделал” мне отец, это ты и сам знаешь, да тебе дом и не нужен, но если ты будешь оспаривать квартиру, то я могу пойти навстречу. Прости меня, ты все сам понимаешь. Тебе семья не нужна, для женщины семья – это все. Чтобы у тебя не было проблем на работе, я подам на развод сама. Людмила».
Это письмо она запечатала в конверт и надписала: «Свинцову Николаю Петровичу. Лично».
Самсонова позвонила декану и отменила семинары. Хотелось побыть одной, походить обнаженной по квартире, покрасоваться перед зеркалом. Она начинала новую жизнь, и ей нравилось рассматривать себя в зеркале, свою наготу. Жизнь, несмотря ни на что, все же прекрасна. Она легла на постель и задумалась. Ее любит, о ней думает молодой, красивый мужчина. Она стала представлять наготу Волгина, линии его тела, как наяву ощущала его близость. И вдруг с отвращением вспомнила мужа. Чтобы отогнать эти мысли, она стала вспоминать их первые встречи с Волгиным в колхозе, тут же придумала поехать туда на автомобиле.
Самсонова отворила дверцы платяного шкафа и принялась перебирать платья, отшвырнув брезгливо военную полковничью форму мужа.
«Товарищ полковник! По оперативным данным необходимость перегруппировки имеющихся в нашем распоряжении сил отпала! По оперативным данным! По оперативным данным…» Он очень любил слово «оперативный», в нем Свинцов находил некое зерно собственной значимости.
В коридоре стоял небольшой встроенный шкаф, туда она и отнесла всю одежду мужа и, удовлетворенная, присела отдохнуть. Пробило два часа дня. Волгин еще сидит на лекциях и не знает, что она ждет его дома. После лекции позвонит, как только узнает, что доцент Самсонова на работу не приходила, плохо себя чувствует.
Ровно в пятнадцать ноль-ноль заканчивалась последняя лекция, и она стала вести отсчет времени. Вот прошло десять минут, и все вышли из аудитории, в том числе и ее Волгин, вот он в коридоре, посматривает влево-вправо, и мысли его только о ней.
Еще пять – десять минут, и он позвонит. И действительно, зазвонил телефон. Он звонил!
– Я слушаю. Алло!
Его голос был спокоен и сдержанно удивлен.
Он спросил, почему ее не было на работе.
– Я просто сделала себе подарок.