Жажда
Шрифт:
– Зачем? – спрашиваю я.
Джексон не отвечает, вместо этого он просто поворачивается к Марку и Куинну и роняет:
– Это еще не конец.
Они кивают, но больше ничего не говорят. Но, должно быть, эти его слова представляют собой не только угрозу, но и приказание немедля удалиться, потому что они бросаются к лестнице, причем я никогда еще не видела, чтобы кто-то бегал так быстро.
Мы оба смотрим им вслед, затем Джексон поворачивается ко мне. Несколько долгих секунд он не произносит ни слова, только окидывает меня
Я еще никогда не испытывала таких чувств и не знаю, что они значат.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает он, наконец отпустив мое запястье.
– Да, со мной все хорошо, – отвечаю я, хотя далеко не уверена, что так оно и есть. Что же это за школа такая, где тебя выталкивают на мороз и верную смерть просто затем, чтобы пошалить?
– Что-то не похоже, что с тобой все хорошо.
Эти слова не очень-то приятно слышать, хотя я понимаю, что он прав.
– Ну, честно говоря, последние дня два были довольно паршивыми.
– Не сомневаюсь. – Он смотрит на меня, и лицо его серьезно. – Тебе не надо беспокоиться насчет Марка и Куинна. Они больше не станут тебе досаждать. – Он не произносит слов «я об этом позабочусь», но я слышу их все равно.
– Спасибо, – вырывается у меня. – Спасибо, что помог.
Его брови ползут вверх, а глаза, кажется, становятся еще темнее.
– Ты думаешь, я тебе помог?
– А разве нет?
Он качает головой, смеется, и от его смеха у меня замирает сердце.
– Ты вообще ничего не понимаешь, да?
– Не понимаю чего?
– Что я только что сделал тебя пешкой в игре, которую тебе не понять.
– Ты считаешь это игрой? – не веря своим ушам, говорю я.
– Я знаю, что это такое. А ты?
Я жду, чтобы он сказал что-то еще, объяснил свои непонятные слова, но он просто молча смотрит на меня неподвижным взглядом, пока мне не становится немного не по себе. Так на меня еще никто не смотрел – можно подумать, что он никак не может решить, не совершил ли он ошибку, спасши меня от неминуемой смерти.
А может, он попросту не может решить, что сказать. Тогда он не одинок.
Но в конце концов он просто говорит:
– У тебя идет кровь.
– В самом деле? – Я касаюсь рукой ноющей щеки, в которую врезалось плечо Марка, когда я вырывалась из его хватки.
– Нет, не там. – Он протягивает руку и легко – так легко, что я почти не чувствую его прикосновения, проводит большим пальцем по моей нижней губе. – Здесь. – Он поднимает палец, и в тусклом свете я вижу краснеющую на нем кровь.
– Вот жесть! – Я тяну руку,
Он смеется, подносит палец к губам и, глядя мне в глаза, кладет палец в рот и медленно отсасывает кровь.
Это кажется мне самой чувственной вещью, которую я когда-либо видела в жизни, но я не понимаю почему. Разве такое не должно было навести на меня жути?
Возможно, все дело в том, как загораются его глаза, когда он чувствует вкус моей крови.
А может быть, в чуть слышном звуке, который он издает, проглотив ее.
А может, в том, что этот его жест – то, как он мазнул большим пальцем по моим губам, а затем поднес его к своим собственным, – кажется мне куда более интимным, чем любой поцелуй с кем-то из других парней.
– Тебе надо идти. – Эти слова звучат так, будто они исторгнуты против воли.
– Прямо сейчас?
– Да, сейчас. – Его лицо нарочито бесстрастно, как будто он изо всех сил старается не показать мне, о чем думает на самом деле. Или что чувствует. – И после полуночи я настоятельно советую тебе оставаться в твоей комнате, где тебе самое место.
– Оставаться в моей… – Я ощетиниваюсь, когда до меня доходит, на что он намекает. – Ты что же, хочешь сказать, что в том, что произошло, виновата я сама?
– Что за чушь! Конечно же нет. Им следует лучше контролировать себя.
Странная формулировка, если он имеет в виду, что им не следует нападать на людей и пытаться их убить. Я хочу сказать ему это, но он продолжает прежде, чем мне удается подобрать нужные слова.
– Но я тебя уже предупреждал, что здесь тебе надо быть осторожной. Кэтмир не похож на твою прежнюю старшую школу.
– Откуда ты можешь знать, на что была похожа моя прежняя старшая школа?
– Этого я не знаю, – говорит он с самодовольной ухмылкой. – Но я совершенно уверен, что она была совсем не такой, как Кэтмир.
Джексон прав, разумеется прав, но я не хочу идти на попятный.
– Ты не можешь этого знать.
Он подается вперед, словно ничего не может с собой поделать, так что его лицо, его губы оказываются в дюйме от моих. И я снова понимаю, что от этого мне должно быть не по себе, но ничего такого я не чувствую, вместо этого его близость просто обжигает меня. И когда у меня начинают дрожать колени на сей раз, это уже не оттого, что я боюсь.
Мой рот приоткрываеся, у меня перехватывает дыхание, а сердце начинает биться все быстрее. Он чувствует это – я вижу это по его расширившимся зрачкам, по настороженному взгляду, слышу по его хриплому дыханию, чувствую по чуть заметной дрожи его тела. На мгновение – только на мгновение – мне кажется, что сейчас он поцелует меня. Но тут он наклоняется не к моим губам, а к моему уху, касается его. И у меня возникает такое чувство, словно он обнюхивает меня, как это делали Марк и Куинн, хотя теперь это производит на меня совершенно иной эффект.