Жажду утоли огнем (Сборник)
Шрифт:
Какой смысл, действительно, в том, чтобы рассказывать мне слишком много, и потом – расстрелять, как обещал Кузин. Зачем вешать на меня попытку убить Григория Абрамовича, а потом, опять-таки – убить? Смысл в этом может быть только один: все, что произошло в последний час, направлено на то, чтобы окончательно дискредитировать нашу группу в глазах нашего начальства, а систему МЧС в целом – в глазах высшего руководства…
Все непонятные события, происходившие с нами сегодня, выстраивались в стройную, последовательную и красноречивую систему.
Просто удивительно, какая выгодная для ФСБ картина складывается! МЧС
Для средств массовой информации это просто поэма какая-то! Я представляла уже, как это все будет выглядеть на страницах газет. Сенсация!
В организованной внутри МЧС полутайной структуре – контрразведке – процветают междоусобицы и ожесточенная борьба за власть… Исполнители, читай: капитан МЧС Николаева, готовы устранять своих непосредственных командиров, чтобы занять их место… Командиры групп подкапываются под высшее руководство, читай: подполковник Воротников – под генерала Чугункова…
Все это выглядит очень глупо, но мы сами, по замыслу Краевского, должны настаивать на этой глупости… Причем меня Краевский выбрал на главную роль в своем спектакле… Я должна сообщить, что генерал Чугунков работает на ФСБ. Я пыталась убить Григория Абрамовича…
А ведь так бы оно и могло случиться, сыграй Кузин свою роль более тонко, придай своим действиям больше смысла… Его слова оказались не подкреплены здравым смыслом, это и подсказало мне, что многое в них не соответствует действительности.
Пусть так. Но все это означает в данный момент только одно – поддаваться панике с моей стороны было бы еще глупее.
Раз мне отведена столь активная роль, то Краевский просто не допустит, чтобы я погибла в этом лагере… Я нужна ему как обвиняемая. Это раз. Если Кузин меня расстреляет, как обещал, или я сгорю в этом карцере, комбинация Краевского потеряет изюминку – у него есть неопровержимая улика против меня – орудие неудавшегося убийства, пистолет, найденный у меня (не им, а майором милиции). Отсутствие отпечатков пальцев на нем свидетельствует только о том, что я успела их стереть.
Алиби у меня, можно считать, нет. Кузин может и не подтвердить, что я была у него, когда попала в лагерь первый раз, отправив Игоря и Кавээна на поиски Григория Абрамовича… Даже – наверняка не подтвердит! Значит, алиби у меня нет.
Григория Абрамовича, по замыслу Краевского, и не должны были убивать, его нужно было только вывести из строя, тяжело ранить и еще – сделать жертвой преступления, которым Краевский хотел связать мне руки…
А сам Григорий Абрамович еще нужен ему в качестве этакого «злодея», затевающего интригу против своего руководства… При этом – тоже нужен именно живой. Краевский очень хорошо понимает, что, если не будет виноватого, интерес ко всей этой истории быстро сойдет на нет. Я, по его замыслу, должна ото всего отказываться, защищаться, а меня будут нагружать.
Это же целое шоу, которое станет центром скандала. А уж в этом скандале и будут надолго похоронены планы МЧС добиться равноправия с ФСБ и защитить себя от вмешательства в свои дела.
Перспектива безрадостная, поскольку план Краевского пока осуществляется без малейших препятствий и уже выполнен практически наполовину… Но есть и выводы, которые несколько успокаивают. Во-первых, мне не нужно думать о своей безопасности, Краевский не допустит, чтобы я погибла. Кузину меня он передал на «хранение». Перед началом ликвидации лагеря меня должны отсюда извлечь и передать Краевскому, у которого наверняка уже есть санкция на мой арест… Ему нужно было передать своим Григория Абрамовича, а уж потом вернуться за мной.
Григория Абрамовича Краевский не мог оставить без присмотра. Вдруг тот придет в себя и попытается предпринять что-либо, не входящее в планы Краевского. Например, установит контакт с Чугунковым… Григория Абрамовича, скорее всего, сейчас активно накачивают наркотиками, чтобы надолго обезопасить себя от его вмешательства в течение поставленного ФСБ спектакля…
Мной должен заняться сам Краевский. По крайней мере – до тех пор, пока МЧС не потребует меня передать Чугункову. А как наши могут этого потребовать, когда они еще и не знают, где я…
Ни Кузин, ни сам Краевский, ни даже начальник лагерной охраны за мной не придут. Пришлют, скорее всего, кого-нибудь из рядовых охранников. Пришлют наверняка одного охранника, поскольку у охраны сейчас дел очень много и каждый человек на счету…
«Ты не должна нервничать, – сказала я самой себе. – Сиди и жди! За тобой скоро придут, чтобы вывести из лагеря и отдать в руки Краевскому…»
В том, что так оно и будет, я не сомневалась, однако сидеть спокойно и ждать, в то время, когда к лагерю подбирается лесной пожар и деревянные бараки вот-вот должны загореться, было чрезвычайно трудно… Чувствовала я себя, словно спортсмен перед стартом.
Не могу объяснить, на что я надеялась. Вряд ли мне удастся ускользнуть от Краевского. Вряд ли он допустит, чтобы мне удалось связаться с МЧС. Полковник Краевский, без всякого сомнения, был профессионалом, а профессионалы таких ошибок не совершают. Он выпустит меня из своих рук не раньше, чем добьется всех своих целей. Если вообще когда-нибудь выпустит…
Единственное, что подводит иногда профессионалов, – инерция мышления. В тех случаях, когда дело касается людей, с которыми они работают… Профессионалу трудно порой представить, что рядовые исполнители – живые люди. Каждую операцию он примеривает на себя и исходит из того, как он выполнил бы то или иное задание. И уже после этого начинает требовать такого исполнения от других – четкого и безукоризненного…
Я поняла, что у меня есть единственная возможность освободиться от опеки Краевского – используя то недолгое время, когда меня будут вести из карцера к машине, которую пришлет за мной Краевский. Впрочем, скорее всего, он сам приедет в лагерь. Ведь, кроме меня, у него здесь есть еще одна забота. Уничтожение заключенных – дело ответственное, нужно провести его чисто, безукоризненно, не оставив ни одного свидетеля… Вряд ли Краевский доверит эту операцию целиком Кузину…
Я сидела в полной темноте и напряженно прислушивалась ко всем звукам, доносящимся снаружи… Но карцер был сделан добротно. Несмотря на то что дерево – хороший проводник звука, до меня не доносилось практически снаружи ни звука. Тишина – еще один способ воздействия на психику. Темнота, тишина, одиночество – так человека можно свести с ума… Можно сломить его волю, можно добиться от него всего, чего ты хочешь.