Желание

Это было то самое лето… Первое и последнее. Лето, после которого ты уже больше никогда не будешь таким же юным и беззаботным. Когда всё внутри цветёт буйным цветом, когда небо над головой кажется роднее потолка собственной комнаты, а ещё оно заметно ярче и голубее, чем сейчас… То самое время в жизни, когда тебе всего шестнадцать, родители ещё совсем молодые, а на носу маячит последний год учёбы в ненавистной школе. Мир к тебе несправедлив (ну а как же иначе?) и тебе постоянно хочется нарушать его бесконечные правила, чтобы доказать всем, что… Сейчас уже даже не понятно, что именно… Ты уже считаешь себя совсем взрослым, а вокруг «настоящие взрослые» постоянно пытаются уверить тебя в обратном. То самое лето… Лето, когда ты по уши влюблен в девушку из твоего двора, о чем она, скорее всего, не догадывается. Хотя возможно… Твоё поведение всё выдаёт?.. Да ну, глупости!.. Лето, когда ты без гроша в кармане каждый день выходишь на поиски приключений… И иногда находишь… То самое лето, проведенное с друзьями в мечтах о будущей, разумеется, лучшей самостоятельной жизни без этих глупых заботливых родителей, постоянно говорящих, что делать можно, а что нельзя. Как будто им есть какое-то дело? Лето, когда вы с верными товарищами, полные непоколебимой уверенности, даете клятву о вечной дружбе и настроены поддерживать связь ни смотря ни на что. Конечно, ведь вам не страшны ни горы, ни огромные расстояния, и уж тем более не страшны всякие «глупые» жизненные обстоятельства. Это было

Сейчас я бы хотел сказать, что для меня и моих друзей далекое лето 2004го стало именно таким, как говорилось выше… Но не могу… Точнее, не могу сказать с полной уверенностью в голосе. То прохладное северное лето лишь началось для нас похожим образом, а вот события произошедшие с нами позже… Уверенно я сейчас могу сказать лишь одно – никто из нас не мечтает вернуться обратно и вряд ли станет вспоминать то время с улыбкой. Мы действительно были юны и беззаботны, как и полагается подросткам в нашем возрасте, но для нас «то самое лето» стало временем, когда…

Впрочем, лучше обо всём по порядку. По крайней мере, я постараюсь собрать из осколков воспоминаний стройную картину произошедших с нами событий. Надеюсь у меня всё получится… Но как и любые осколки – эти тоже могут порезать…

Ранец и его хозяин.

Последний учебный день перед летними каникулами всегда кажется самым длинным. В головах учеников уже практически нет никакого места для усвоения материала и даже самые строгие учителя, наверное, это понимают. Все наши мысли были заняты следующими тремя месяцами, кажущейся, безграничной свободы. Когда не надо будет вставать ни свет ни заря, следовать бесконечному своду разнообразных школьных правил, вечерами корпеть над домашними заданиями, выслушивать претензии от учителей. В этот день всё это начинало казаться таким зыбким… Словно достаточно просто набрать побольше воздуха в легкие, посильнее дунуть и все эти заботы исчезнут, будто надоедливые песчинки влекомые буйным ветром летней свободы…

С моей последней парты открывался «шикарный» вид. Прямиком на окно, выходящее на скромный школьный стадион, устланный серым песком и огороженный полутораметровым забором грязно-зеленого цвета. Через дорогу от него над всем этим «благолепием» нависала серая многоэтажка с широко раскрытыми зевами всех своих трёх подъездов. Каких-либо примечательностей в данном пейзаже не было. Только утоптанный песок по кругу и забор, который давно уже следовало бы перекрасить. Мой взор кругами блуждал по этой картине не особо стараясь хоть за что-то уцепиться. Даже это занятие было мне куда интереснее урока литературы, потому что за пыльным окном помимо унылой панорамы школьного стадиона так же было и ласковое майское солнце… И ещё свежий воздух. С утра вроде был легкий ветерок, но, проведя последние несколько часов в школе, я уже не мог сказать наверняка… Может сейчас он уже и улегся, кто знает?.. Я с лютой завистью смотрел на скачущих за окном малявок из младших классов, отпущенных раньше срока, и всё надеялся, что кого-нибудь из них в конце концов перевесит один из этих огромных ранцев на их спинах и малец останется валятся на асфальте, дергая ручками и ножками, словно неуклюжий жук, не в силах самостоятельно подняться или хотя бы перевернуться. Вокруг него тут же соберутся его собратья, начнут причитать и хвататься за свои маленькие головы, попытаются помочь бедолаге встать на ноги, но не справятся и один за другим будут падать рядом, увеличивая колонию неуклюжих жучат на асфальте возле школы. Им останется только ждать, когда прозвенит последний звонок и все остальные несчастные радостно покинут двери этой богодельни, увидят барахтающихся малявок и придут на помощь. Чёрт, да я бы сам в ряду первых поднимал этих незадачливых младшеклашек. На лбу обязательно проступят блестящие капельки пота, а малявки будут смотреть на меня раскрыв рты, считая меня героем или местным божеством – сильным, благородным и, конечно же, немного уставшим после своего праведного труда по спасению будущих поколений от неминуемой гибели от обезвоживания под палящим майским солнцем. Было бы забавно… Всё ещё лучше урока литературы, на котором мне приходилось сидеть. Точнее сказать, на нём присутствовало лишь моё бренное тело. Умом я уже давно улетел далеко за пределы душного школьного кабинета. Куда-то вверх, в бездонную синь майского неба, расчерченного белыми пушистыми перьями облаков. После наблюдения за малявками-младшеклассниками в голову пришла другая мысль – кто вообще придумал покупать детям в их возрасте такие огромные ранцы, а потом ещё и нагружать всё это дело кипами учебников? Вполне возможно, что некоторые из них при этом начинают весить больше, чем их владельцы. Сам я уже и не помнил, что когда-то точно так же таскал на себе похожую ношу и меня она отнюдь не тяготила. Ровно, как и не удавалось припомнить угрызений совести по поводу раннего ухода в последний день перед летними каникулами… Никто из младшеклашек, к сожалению, так и не упал… Они разномастной гурьбой ускакали куда-то за угол школы, скрывшись от моего завистливого взора, оставляя меня наедине с песком стадиона, нависающей над ним многоэтажкой и моим воображением. Я тяжело вздохнул. Никаких тебе развлечений в такой непростой момент… Пришлось продолжить мечтать о теплом солнце и прохладном ветерке, ожидающими снаружи. В целом, я бы мог встать из-за парты, взять свои вещи, открыть окно, отсалютовать всем присутствующим и, под одобрительные возгласы и удивленные взгляды одноклассников, выпрыгнуть навстречу прохладному майскому воздуху… Воздуху настоящей свободы… В глазах одноклассников я бы стал бунтарем. Вольным духом школьного протеста… Кабинет литературы находился на первом этаже, так что никакой опасности для моего здоровья такой прыжок не представлял. Правда было подозрение, что нечто подобное вряд ли оценит Татьяна Николаевна, наша училка по литре… А после нее не оценит это кто-нибудь из завучей… А там и до родителей недалеко… Нет уж… Лучше дотерпеть до звонка… Хотя вот же она оконная ручка… Стоит только протянуть руку, чуть надавить, потянуть на себя… Я даже представил, как моё лицо обдувает свежий прохладный ветер, практически услышал недовольный голос Татьяны Николаевны (можно подумать она когда-то обращалась ко мне другим, ага) и улюлюканье своих одноклассников… Картина в моём воображении стала такой яркой, что моя рука чуть было не потянулась вперед к заветной ручке. Пришлось тряхнуть головой чтоб спуститься обратно из страны грёз в реальность, которая изводила меня ожиданием конца уроков.

Возможно стоило бы обратить внимание на урок литературы и время бы пролетело куда быстрее. В конце концов, я ведь считал себя начинающим писателем и это должен быть один из моих любимых предметов с твёрдой пятеркой в школьном дневнике. Однако в моем случае всё было отнюдь не так благостно. Школьная программа по литературе скорее тяготила меня, нежели вызывала хоть какой-то интерес. Достоевский, Чехов? Вы серьёзно? Сложно наверно найти шестнадцатилетнего подростка, способного увлечься их произведениями. Познать всю мощь русских классиков не всегда дано даже в куда более сознательном возрасте. Я искренне старался осилить «Преступление и наказание», но чаще засыпал с книгой в руках, чем успевал понять хотя бы что-то из происходящего на страницах. Интересной оказалась лишь глава с убийством старухи-процентщицы. Её я прочитал за один присест и даже с упоением. Всегда есть что-то завораживающее в описаниях внутренней человеческой тьмы и людских способностях творить зло… На этом моё знакомство с литературной программой старших классов, по сути своей, и заканчивалось. Что находило отражение в моём школьном дневнике, где, в основном, красовались сплошные трояки по, так сказать, профильному предмету для писателя, коим я себя окрестил в собственной голове. Вот если бы только Татьяна Николаевна решила разобрать на уроке что-то из Дина Кунца… Или Кинга… Или на худой конец Перумова… О включении в школьную программу великого Толкиена можно было только мечтать, но вот если… Тогда бы я смог затмить своими познаниями любого в классе. Да что там! Любого в нашей школе!.. По крайней мере, мне так казалось… Сам я присвоил себе звание «начинающего писателя», потому что иногда баловался сочинительством рассказов. На крупную прозу попросту не хватало усидчивости. Каждая из попыток превратиться в романиста заканчивалась одинаково – потерей всякого интереса к придуманной истории и заброшенной вглубь ящика стола тетрадью, исписанной моим корявым почерком, и забытой там до лучших времен, пока мне вновь понадобятся чистые листы. Писал я, в основном, от первого лица. Главный герой всегда был крутым парнем, спасающим всех и вся. Говоря откровенно – всё это были вольные фантазии о том, каким бы я хотел, чтоб меня видели сверстники. Героем с большой буквы «Г», крутым и добрым, но не стесняющимся навалять любому злодею. В конце концов, я всегда считал, что добро должно быть с кулаками, потому что многие «плохие парни» не понимали ничего кроме языка грубой физической силы. Сейчас мне уже хорошо понятно откуда росли, так называемы, «ноги» у подобных фантазий – кто из мальчишек моего возраста, выросших на фильмах с Арнольдом Шварценеггером, Сильвестром Сталлоне, Ван Даммом и Джеки Чаном, не мечтал быть таким же крутым? У меня просто хватало смелости нарисовать себя таким на страницах своих рассказов, чем я даже, по-своему, гордился. Читали мои «вирши» лишь ближайшие друзья или мама и им, вроде бы, всё нравилось. Может, конечно, они не хотели меня обижать своей критикой. Однако это тешило моё юное писательское самолюбие и укрепляло святую веру в мой талант… С высоты лет могу уверенно сказать, что никто из моих, так называемых, читателей не был искушенным литератором, а писал я полнейшую ахинею до краев забитую драками, перестрелками и картонными диалогами. И это ещё если очень сильно постараться и закрыть глаза на банальные ошибки…

Школьный звонок прозвенел громче обычного. Можно даже сказать, что он буквально прогремел, провозглашая начало летних каникул. В этот момент во всём мире не было для меня звука сладостней. Резкие трели школьного звонка ласкали мой слух, словно нежные аккорды ангельской музыки, потому что это был действительно последний звонок учебного года. В считанные секунды я собрал все свои школьные пожитки и был на ногах. Наконец-то! Свершилось! Теперь осталось лишь забрать куртку из гардероба и покинуть эти душные, давящие на мозг, школьные стены. Забыть обо всём, что здесь происходило на долгие три месяца, которые всё так же продолжали казаться целой вечностью. Окрыленный мыслями о предстоящей свободе от уроков, я поспешил на выход из кабинета литературы. Татьяна Николаевна ещё продолжала что-то нам говорить, но её уже почти никто не слушал. Может тем заучкам с первых парт было интересны её слова. Они ведь всегда стараются всем своим видом показать необычайную прилежность и интерес к учёбе, а на деле просто подлизываются к учителям. Трое из них сейчас как раз собрались возле Татьяны Николаевны, внимая каждому её слову. Мне было плевать. Я уже практически мчался к гардеробу. Нужно было успеть раньше остальных иначе придется стоять в огромной очереди за курткой. Желающих поскорее свалить отсюда сегодня будет хоть отбавляй. Как я уже говорил, кабинет литературы был на первом этаже, что, по счастливой случайности, совсем недалеко от школьного гардероба. Хоть какая-то польза от этих долгих и нудных рассказов про писательскую мощь Достоевского и значимость его произведений. Хотелось бы сказать ему за это спасибо, но Фёдор Михайлович не имел никакого отношения к планировке нашей школы и распределению кабинетов между учителями… У окошка гардероба меня опередили лишь трое других счастливчиков, и то потому что, не стесняясь бежали. Приглядевшись я понял, что это семиклассники. Мне, буквально пару минут назад, закончившему десятый класс, бег по коридорам был не по статусу. Я уже был слишком взрослым для таких забав. Так что пусть эти малолетки пользуются подобным преимуществом пока могут. Получив свою куртку из рук коренастой технички, напоминавшей в своём тёмно-синем форменном халате мешок картошки на ножках, я, одеваясь на ходу, направил стопы к двустворчатым лакированным дверям, ведущим к долгожданному воздуху свободы…

На улице действительно дул прохладный ветерок. Наше северное солнце ещё не то чтобы сильно грело в конце мая, но его тепло хотя бы было довольно приятным, так что все мои фантазии об обезвоженных младшеклашках пострадавших от тяжести собственных ранцев оказались неисполнимыми. С другой стороны, о них я забыл ещё в кабинете литературы, едва до моего слуха добрался звук школьного звонка. Ноги уже сами несли меня по ступенькам вниз, прочь от ненавистной школы. Вполне возможно, что я в этот момент даже немного улыбался.

Лето в Мурманской области обычно не радует своих обитателей тёплой погодой. Климат у нас довольно своенравный и специфический. Когда в большинстве других регионов люди уже давно отправили свои тёплые вещи в шкафы до следующих холодов – у нас, скорее всего, до сих лежит снег и температура за бортом уверенно держится на минусе. Когда где-нибудь в средней полосе природа уже пышет молодой зеленью – у нас из-под слякоти и грязи начинает показываться чёрная земля, а деревья и кустарники стоят абсолютно голыми. Понятие «весна» на Крайнем Севере отсутствует как таковое. Наша суровая зима не всегда готова отступить даже в мае, который во всем остальном мире, вроде бы, считается летним месяцем. Могу ошибаться, потому что являюсь северянином и почти не знаком с остальными регионами… В общем, нынешняя относительно тёплая погода и полное отсутствие снега в этом мае было несказанным везением. Видимо, даже природа радовалась окончанию очередного учебного года.

Покинув территорию школы, я уже не торопился. Ласковое солнце в небе приятно грело кожу и словно говорило мне, что впереди ещё целое лето и спешка теперь совсем ни к чему. В свои шестнадцать я ещё не особо умел ценить хорошую погоду и не до конца понимал, как можно ей наслаждаться. Для меня тогда это были какие-то «стариковские» понятия. Хотя скорее всего, в тот день, неторопливо уходя всё дальше и дальше от школы, именно этим я и был занят. Наслаждался солнцем, щебетом птиц в кронах редких невысоких деревьев, прохладным ветерком, приносящим свежий воздух… В такие моменты обычно кажется, что все заботы остались позади, а завтра тебя обязательно ждёт нечто хорошее.

Я шагал по улицам нашего небольшого городка, направляясь домой и глазея по сторонам. У меня не было цели что-то высмотреть – просто нужно было себя как-то занять. В тот далекий год в нашей глуши никто ещё даже и не слышал ни о каких смартфонах, так что школьники в те времена по пути домой обычно занимались ротозейством, когда шли куда-то в одиночестве, или же забредали в какие-нибудь магазины, чтоб поглазеть на витрины, ничего не покупая, потому что карманные деньги водились далеко не у всех. Обычно это делалось лишь для того чтобы максимально отсрочить приход домой, где, в большинстве случаев, ты вновь попадаешь под свод правил, только в этот раз уже не школьных, а родительских. По сути, только по дороге от школы и обратно можно было чувствовать себя свободным. В остальное время рядом всегда были взрослые, которые пытались контролировать твоё поведение и распорядок дня. Мне, в этом плане, было грех жаловаться. Моя мама почти всё время работала и у неё оставалось не так много лишнего времени, да и его она предпочитала посвящать менее утомительным занятиям, нежели командование шестнадцатилетним подростком. Спустя столько лет я уже даже не знаю – благо это было или же нет? Одно знаю точно – за те годы мне удалось стать куда самостоятельнее большинства своих сверстников, не способных, зачастую, даже позаботиться о собственном пропитании если родители не оставили ничего готового в холодильнике.