Железная клетка
Шрифт:
Джорджи подполз к нему и прижался, точно маленькая тень. Они лежали в траве, и тот прошептал:
– Джонни…
Но старший брат в этот момент растирал свои ноющие ноги и молчал.
– Джонни, что случилось? Почему Народ ненавидит нас?
Ненавидит их? Джонни и сам не понимал, что за чувство вдруг появилось между ними – детьми и кланом, что нарушило сердечность и теплоту их общей жизни у ручья. Что-то страшное, важное и, возможно, непоправимое произошло, прервав взаимную ласковость и дружелюбие. Нужно подождать, пока все само не объяснится, а не гадать попусту.
– Они не ненавидят нас, – постарался он успокоить брата, – мы ведь пошли в это место и, возможно, нарушили закон клана. Если это так, то будет суд.
Джорджи трясло так, что пальцы рук судорожно дергались.
– Они будут нас бить! – Он помнил, как прошлым летом судили Тига, который вел себя глупо и неосторожно, и потому ящерица смаа пробралась к клану и стала охотиться на Народ, и от этого умер Хрус.
– Если они и будут бить, то меня одного. Я первый пошел туда, в каменное место, а потом уже вы направились за мной.
– Нет, – всхлипнул мальчик. – Мы видели, как ты ушел, но хотели только посмотреть, что там внутри. Мы знали, что не должны были туда ходить.
– Если бы я не пошел туда первым, – продолжал Джонни, – или не стал бы искать каменный ручей, вы за мной бы и не последовали. Если Боак решит, что мы поступили неразумно, то я скажу, что это было так. А теперь давай спать, младший!
Несмотря на немыслимую усталость, сам он заснул не сразу. Джонни сказал брату правду. Народ был разумен и очень справедлив. Они должны понять, что наказывать, если это нужно, стоит его одного, а не детей! Дети только пошли за ним, им было интересно, куда это он направился. Его собственное любопытство привело их в каменную местность, значит, отвечать должен он один!
Потом Джонни задремал. Он снова стоял в том огромном месте, где лежал в своей прозрачной коробке спящий, и эти цветы на стенах и полу – они сверкали так же ярко, точно звезды в ночном морозном небе. Спящий медленно вставал из камня. Он поднимал руку, прикасался к лицу и пытался сорвать маску, так что Джонни увидел наконец его черты…
Джонни отворачивался, но воля, более сильная, чем у него, заставила смотреть. Но ведь лицо там, под маской, оно было таким же, какое он видел иногда отраженным в воде ручья, оно было лицом самого Джона, его собственным лицом! Потом тот, спящий, протягивал ладонь за стержнем и пытался заставить Джонни взять его рукой…
Умом он понимал и знал, что если он возьмет стержень в руки, то его наполнят сила и власть. Он будет таким сильным, что станет сильнее всех, и его воля станет для всех законом! Народ, и даже Маба и брат, они станут для него тем же, чем были контролируемые, там, в корабле, для Больших…
Одна часть его существа жадно хватала стержень, так жадно, что у него больно заныла грудь. Разум точно издалека говорил ему, что эта сила и власть были его по праву, что он давно уже должен был получить их… Он один имел такое право на эту силу и власть… Тем не менее, другая часть его разума помнила лабораторию и Больших, склонившихся над его телом в клетке. Джонни трясло, словно шла битва внутри его разума: он был похож на раздираемую на части ветку. То его рука тянулась к стержню, то он отдергивал ее!
– Джонни! Джонни!
Он проворчал что-то во сне и проснулся от звука собственного имени. Вокруг него был тусклый свет начинавшегося утра. Но он не был там, среди камней. Над его головой нависал знакомый свод зеленых ветвей. Потом он увидел брата. Его грязное личико казалось маской страха.
– Джонни! – малыш тряс его за плечи, выкрикивая его имя.
– Все хорошо, – он медленно приходил в себя после битвы с собственной сущностью. Несмотря на то, что по утрам было холодно, он вспотел. Он чувствовал себя разбитым и слабым, как будто только что совершил нечто такое, что потребовало всех сил всего его существа.
– Ты все говорил «нет, нет!», – повторил наконец брат.
– Мне приснился плохой сон, – быстро ответил Джонни. – Просто я видел плохой сон.
Тем не менее, не так легко было забыть этот сон, что-то такое от этой раздвоенности оставалось в нем. Он хотел силы и власти этого стержня, но боялся и ненавидел эту власть. Вдруг он не хотел больше никогда видеть этого Спящего, а через минуту ему уже виделось, как он склоняется над прозрачным покровом и убеждается, что маска все еще лежит у него на лице, что спящий – это именно тот Спящий, а не как в этом сне – где спящим был он сам.
Народ, несмотря на раннее время, уже передвигался по лагерю, ни один из них не обращал внимания на ребят, ни один не смотрел в их сторону и не переговаривался при помощи пальцев, как обычно. На земле рядом с ними лежали орехи, завернутые в листья. Джонни дал порцию брату и сам принялся за еду, только теперь осознав, что голоден до тошноты.
Он как раз слизывал с пальцев прилипшие листочки, когда увидел, что мужчины клана собираются вокруг него. Джорджи совсем приник к земле. Он был явно напуган, Джонни обнял его за плечи, чтобы ободрить. Потом он начал делать знаки обеими руками.
– Младших не надо наказывать. Они пошли за мной.
Те, кто собирался вокруг него, не подавали вида, что заметили его знаки. Боак выступил вперед и положил руку-лапу на плечо Джорджи, оторвал его от Джонни и вывел за пределы круга, толкнув его в ту сторону, где были самки.
Он приподнял руку в ответ на знак Джонни.
– Младшие всегда идут следом. Старшие не должны вести их по плохой дороге.
Тревога Джонни за брата уменьшилась. Что бы ни случилось дальше, все будет направлено только против него одного. Он надеялся, что ночь послужила для брата уроком, и что теперь, напуганный тем, что произошло, он станет вести себя по-другому. Боак прав: Джонни один должен нести ответ, если он нарушил какой-то закон Народа и клана.
– Ты прав, – просигналил Джонни, но не дождался ответа. Он ждал, что теперь будет – суд и потом наказание, но какое?
– Ты – идем, – произнес Боак.
Он круто повернулся. Джонни последовал за ним. Но они не были только вдвоем. Отик – один из молодых самцов, и Капур – из старых, пошли за ними. Никто из них не отдал обратно Джонни его палку. Он заключил из этого, что наказание будет суровым. Куда бы они теперь ни шли, это место далеко от лагеря, так как у каждого из его спутников была с собой сетка, в которой они носили еду во время переходов.