Железный Путин: взгляд с Запада
Шрифт:
Первая личная встреча Медведева с Обамой состоялась в Лондоне 1 апреля, накануне саммита «Группы двадцати» («Большой двадцатки»), назначенного в связи с глобальным финансовым кризисом. После вступительного обмена репликами — как хорошо, что мы оба молоды, оба юристы, оба начинающие на этом посту, — Обама решил испробовать свой новый подход и выбрал для него недавно возникший неприятный пример. Несколько месяцев назад президент Киргизии Бакиев заявил, что американцы должны покинуть авиабазу «Манас» — жизненно важный для военных действий в Афганистане центр транзитных перевозок. Бакиев принял решение в тот же день, когда Россия предложила Киргизии заем в размере 2 млрд долларов. В резиденции посла США в Риджентс-Парке Обама объяснил Медведеву, почему присутствие американцев на авиабазе «Манас» выгодно России: «Мне надо, чтобы вы поняли, зачем нам нужна эта база. Она поддерживает наши действия
Майкл Макфол вспоминает, что на лондонской встрече Медведев также сделал неожиданный жест, предложив расширить так называемую Северную распределительную сеть (NDN) для Афганистана, что позволило бы США перевозить военные грузы через воздушное пространство России.
Эта договоренность стала ключевой, о ней объявили во время первого официального визита Обамы в Москву в июле 2009 г., как и о принципиальном согласии обсудить новый договор о разоружении на замену прежнему СНВ, Договору об ограничении стратегических наступательных вооружений, срок которого истекал в декабре. Договор, получивший название «нового СНВ», должен был стать центральным элементом «перезагрузки». Но даже формулировка документов о принципиальном согласии потребовала дипломатической акробатики, чтобы примирить диаметрально противоположные взгляды сторон по вопросу о том, должен ли договор также накладывать ограничения на ПРО.
Президент Обама пообещал «пересмотреть» планы ПРО Джорджа Буша и в сентябре обрадовал русских отменой планов строительства РЛС в Чешской Республике и базы ракет-перехватчиков в Польше. Однако он по-прежнему намеревался построить что-то вместо них, и американцы твердо решили не включать в «новый СНВ» никаких пунктов, препятствующих созданию противоракетного щита. Российская сторона так же твердо решила увязать оба вопроса. Она утверждала, что строительство оборонительных объектов против наступательного ядерного оружия дестабилизирует общий стратегический баланс, сделает сторону, не имеющую такого щита, уязвимой для первого удара.
«Мы наотрез отказались обсуждать все сразу, — рассказывает Макфол. — О ПРО мы могли побеседовать отдельно, а пока ограничиться сокращением СНВ. Так и следовало вести переговоры. Российская сторона стремилась сделать все сразу. Мы отказались».
Заместитель министра иностранных дел России Сергей Рябков вспоминает: «С самого начала было ясно — по крайней мере для нас и, думаю, для наших американских друзей, — что система ПРО станет камнем преткновения»2.
Они договорились о компромиссном решении, но ничего хорошего из этого не вышло. В меморандум о взаимопонимании входил пункт об «обеспечении взаимосвязи стратегического оборонительного и стратегического наступательного вооружения». Президенты интерпретировали это каждый на свой лад. На совместной пресс-конференции Медведев сказал: «Мы договорились о том, что оборонительные и наступательные системы обеих стран следует рассматривать в комплексе». Обама же сказал: «В ходе наших дискуссий совершенно уместными будут вопросы не только о наступательном, но и об оборонительном вооружении» и не упомянул, что их следует «рассматривать в комплексе», в сущности, недвусмысленно указав, что противоракетный щит Америки предназначен исключительно для защиты от ударов со стороны Ирана или Северной Кореи, но не имеет никакого отношения к стратегическим силам России, а затем добавил: «В этой связи мы не считаем уместным сочетать данные дискуссии с обсуждениями систем ПРО, предназначенных для защиты от совершенно других видов угроз, никак не относящихся к широким возможностям, которыми располагает Россия». Так есть между ними связь или нет? Эта уловка позволила начаться переговорам… но в самом их фундаменте содержался изъян.
Июльский саммит в Москве был предназначен для демонстрации нового «двухдорожечного» подхода к сотрудничеству и предусматривал не только переговоры в рамках саммита с российским руководством, но и встречи с «гражданским обществом» — речь в Российской экономической школе, встречи с представителями оппозиции, «самыми видными критиками, каких мы только смогли найти в российском
Первый день был посвящен переговорам с президентом Медведевым, но Обама также пожелал встретиться и с премьер-министром. Второе утро началось с завтрака на веранде дачи Путина — с настоящего пира с икрой. Запланированная продолжительность встречи составляла один час, однако она затянулась на два с половиной. Обама начал с вопроса Путину: «Как же мы до этого докатились — до такой низкой точки в американо-советских отношениях в последние годы?» К счастью, Обама умеет слушать. Ответ Путина целиком занял первый час.
Он обратился к истории отношений двух стран, оседлал любимого конька, вспомнил о бомбардировках Сербии Западом, перечислил все проявления неуважения в последующие годы: противоракеты, Ирак, ВТО, расширение НАТО, ПРО, Косово… Макфол считал, что если о форме еще можно было поспорить, то в сущности «премьер-министр, говорил то, с чем, по моему мнению, мог согласиться президент Обама — что если мы сосредоточим внимание на наших интересах и прагматично обсудим пункты, по которым мы согласны или не согласны, мы сможем сотрудничать». Обаме этот урок истории даже пошел на пользу, потому что позволил ему подчеркнуть, отвечая Путину: ну что ж, а я другой, я новичок, я не хочу, чтобы прошлое настойчиво преследовало будущее. Я действительно хочу, чтобы в отношениях с Россией наступила «перезагрузка».
Саммит достиг своих целей, но удивительным и неожиданным образом. На нем не ощущалось эйфории (или напряженности), которыми обычно сопровождались саммиты представителей Востока и Запада во время холодной войны. «Обамамания» не проникла в Россию. У студентов, слушавших публичную речь Обамы, был скучающий вид.
Однако постепенно «перезагрузка» начала приносить плоды, в том числе заметный сдвиг позиции России по отношению к Ирану. Присоединившись в 2005 г. к иранской «Группе шести», Россия постоянно заявляла, что она не верит, что Иран пытается или может создать в ближайшем будущем ядерное оружие. Россия защищала свое право помогать Ирану развивать гражданскую ядерную программу и не желала поддерживать санкции. Но на первой встрече в Лондоне в апреле 2009 г. Обама поразился, услышав от Медведева, что американцы «скорее всего, лучше осведомлены», чем российская сторона, когда речь заходит об оценке угрозы наличия у Ирана баллистических ракет.
В сентябре американцы получили уникальную возможность доказать, что были правы и насчет ядерных устремлений Ирана. Президентам предстояла встреча в ООН в Нью-Йорке. Перед самой встречей советник Обамы по вопросам национальной безопасности генерал Джеймс Джонс позвонил своему российскому коллеге Сергею Приходько и сообщил, что им необходимо срочно встретиться. В номере отеля Waldorf Astoria Джонс показал Приходько сделанные разведкой снимки тайного завода по обогащению урана, который иранцы строили вблизи священного города Кум. Приходько признался в интервью: «Это был не самый приятный сюрприз, какой мы могли получить»3. Джонс говорит, что его российский коллега был шокирован, качал головой и повторял: «Плохо, очень плохо…»4
Министр иностранных дел Лавров не мог поверить своим глазам. Он отвел Макфола в сторонку и спросил:
— Почему же вы раньше ничего нам не говорили, Майк?
Макфол ответил:
— Вообще-то… мы думали, вы знаете. Они же ваши люди, а не наши!
После этого Обама и Медведев встретились, чтобы обсудить новости, и реакция Медведева на пресс-конференции породила положительные заголовки в странах Запада, поскольку он впервые заявил, что «санкции редко приводят к продуктивным результатам, но в некоторых случаях применение санкций неизбежно». Только два дня спустя, когда известие о заводе в Куме было обнародовано на саммите «Группы двадцати» в Питтсбурге, о причинах смены позиции Медведева наконец можно было догадаться. Россия и Запад впервые начали теснее сотрудничать по проблеме Ирана. В следующем июне Москва поддержала новые санкции ООН, а в сентябре даже отказалась продать Ирану зенитно-ракетную систему С-300, потеряв контракт на миллиарды долларов.
Тем временем в Женеве начались переговоры на постоянной основе по «новым СНВ». Две загвоздки стали очевидны почти сразу. Одной был обмен «телеметрической информацией» — общее пользование данными об испытаниях и запусках ракет. Второй — «собственные опознавательные знаки», по сути дела, нанесение штрих-кода на каждую ракету, чтобы их можно было отслеживать и учитывать.
Обама и Медведев принимали живое участие в этом процессе, утрясая самые важные детали в телефонных разговорах и при личных встречах. Позднее Медведев шутил, что его любимым английским словом стало «телеметрия».